Дмитрий Ю - Кировская весна 1931-1935

А ледяные удары в корпус корабля становятся все сильнее, чаще и ближе.

В машину спускаются еще три товарища, которые должны быть здесь во время тревоги. Это – второй механик Тойкин и машинисты Бармин и Фетин. Они в валенках, теплых пальто, полушубках, шапках. Странно видеть в машине так одетых людей. Сообщают, что весь народ уже занят выгрузкой.

Невольно пронеслось в мозгу: «Мы ведь еще в робах… мороз, нордовый ветер…» Но думать некогда! Все внимание сосредоточено на том, чтобы быстрее пустить механизмы. Всеми силами стараемся спасти корабль, а тем самым и наши жизни: ведь у нас на борту дети, женщины… Как шестимесячная Карина и полуторагодовалая Алла будут жить на льду?

Передаю пришедшим товарищам пуск спасательной помпы, а сам иду помогать Ване Нестерову пустить пародинамо.

– Ваня, свети на шток…

Я стал проворачивать динамомашину.

– Не проворачивается… Добавь масла. Нет, не идет…

Но вот весь корабль со страшным треском отбрасывается назад. По машинной площадке пробегает какая-то зыбь. Плиты выскальзывают из своих мест.

Динамо провернулось под паром. Вздох облегчения. Полностью открываем вентиль. Но механизм очень медленно набирает свои 400 оборотов в минуту. Вольтметр дошел до 180 вместо 220 и дальше не идет. А давление пара в котле достаточное – 6,5 атмосферы.

Телефон с мостика передает новое распоряжение: пустить спасательную помпу. Она работала вхолостую, а теперь ей предстоит начать откачку воды из двух трюмов.

Ответили: «Пускаем, но не идет».

Из кочегарки выбегает Леня Марков и кричит мне на ухо (шум разрушения стал настолько сильным, что человеческого голоса не слышно):

– В кочегарке разрывается левый борт! Свалилась, вся покоробленная, дымовая труба вспомогательного котла… Вода подходит под плиты…

А спасательную помпу никак не можем пустить! Какая досада! Мысленно представляю себе, как быстро прибывает вода в трюмы.

Яркий свет вольтовой дуги. Перегорел предохранитель.

Бросаю взгляд на распределительный щит. Над коробкой, где только что была вольтова дуга, надпись: «Кочегарка, левый борт». Подтвердилось то, что сказал Марков о разрушении левого борта.

Минуту спустя, почти сразу, остановилась пародинамо. Она поработала не более пяти минут. Спасательная помпа даже не провернулась, так как разрушения, происшедшие в корабле, сильно покоробили фундаменты помпы и пародинамо.

При слабом освещении фонарей картина разрушения кажется еще неприятнее. Чтобы лучше рассмотреть, что делается, мы с Тойкиным, не сговариваясь, идем ближе к левому борту. Навстречу летят куски металла от лопающихся шпангоутов и обшивки и срезанные заклепки.

С полутораметровой высоты с грохотом падает вспомогательный холодильник. Как будто в конвульсиях изгибаются котельно-питательные помпы.

Сейчас столкнет с места левый, находящийся под парами котел. Отступаем назад и знаками даем понять товарищам: надо покидать машинное отделение.

К оглушительному грохоту разрушения добавился страшный рев пара, вырывающегося через порванный трубопровод. Котел сдвинулся. Во избежание ожогов и удушья от пара покидаем машинное отделение.

Пустынно, холодно и как-то очень тихо в коридоре после оглушительного шума в машинном отделении. Не видно ни одного человека. Все на работе. Почти против выхода из машины через открытую дверь каюты виден разорванный борт, покоробленная палуба. Огромная льдина через трещину борта влезла в каюту.

Снова открываем дверь в машинное отделение. Пытаемся проникнуть вниз, чтобы проследить, как быстро прибывает вода, и установить, сколько времени будет тонуть корабль. Сделали два-три шага. Удушье. Приходится возвращаться.

На минуту забегаю в каюту. Одеваю пальто и шапку. Валенок не нашел.

О происшедшем в машине идем доложить старшему механику.

Старший механик сообщил Шмидту о состоянии машинного отделения.

О. Ю. Шмидт. Больше ничего нельзя сделать?

Старший механик. Нет, Отто Юльевич, ничего.

О. Ю. Шмидт. Не произойдет ли взрыв котла при дальнейшем погружении корабля?

Механики(все). Этого не должно быть, так как пар выйдет через порванный трубопровод.

{15}

Наступил исторический и для «Челюскина» последний день, 13 февраля.

С утра ветер с 5 перескочил на 7 баллов.

После завтрака в каюте мы с кочегаром комсомольцем Кожиным жестоко резались в шахматы. Алка с матерью тут же на койке спали. В 12 часов раздался первый удар. Он был настолько силен, что корабль весь вздрогнул. Но нам не до этого, – Костя проиграл одну партию и брал реванш. На половине второй партии грозно грянул второй удар, корабль вздрогнул, заскрежетал. Гул пошел по всему судну. Таких ударов мы еще не слыхали.

Партия сорвалась. Шахматы повалились.

– Давай посмотрим, что делается на свете, – кивнули мы друг другу.

По палубе спокойно прохаживались Кренкель и Матусевич.

Лед напирал, скрежеща по бортам. Я вернулся в каюту. Надо быть готовым ко всему.

Ледяной вал слева в тумане белесой пурги, живой и торосящийся, неотвратимо двигался на корабль.

– Лида, вставай, одевай Алку. Идет сжатие, возможна тревога.

– Отстань, пожалуйста, дай заснуть. Подумаешь, сжатие! Сжатия каждый день бывают. И опять уткнулась в подушку.

Пришла Буркова:

– Сжатие, сжатие, я возьму чемодан в руки, да и пойду к берегу, как дачница с поезда!

Лида не выдержала, рассмеялась. Я учел момент.

– Одень Алочку. Пойду с ней гулять.

Лида встала, одела, укутала ребенка. Алка, сидя в мешке, нетерпеливо торопила:

– Папа, тпру, туа, тпру-ту-а.

Открываю дверь каюты. Смотрю – все торопливо одеваются, уходят наружу. Лида тоже увидала это. Она все поняла. Быстро накинула свитер, полушубок, валенки. Я побежал с Алкой на корму. Пулеметный треск шел с левого борта. Трещал корабль. Проходя по коридору, в разверстые пасти дверей увидел в каютах зияющие проломы стены и лед, напиравший внутрь. Что это – конец корабля? Холод пробежал по телу. Лед сдвинул, сломал деревянные диваны, на одном из них, полууцелевшем, валялись чьи-то желтые ботинки, носки с резинками; роба, провалившись наружу лямками, держалась за сиденье. Что это – гибель судна? Гибель нашего большевистского оазиса в глубинах ледяной пустыни? Что это?

Сильней прижал Алку к груди.

Понял – гибель «Челюскина» неизбежна..

Протолкнувшись в узкую дверь, выскочил на корму. Там уже на узлах, закутавшись теплым платком, сидела Зина Гыцк. Лида догнала меня. Вышедший на корму Отто Юльевич, увидев нас, как всегда спокойно улыбнувшись, сказал:

– Алочка погулять вышла.

Я осмотрелся кругом. Пурга чернела. Туман и снег наверху, на льду, вокруг. С правого борта уже суетятся скопом ребята. Там целее лед, туда спускают мостки.