Дмитрий Ю - Кировская весна 1931-1935

АНТ-20 завалился на крыло, перевернулся и стал разваливаться в воздухе. Спустя несколько секунд самолёт рухнул в районе дачного посёлка Сокол. Окрестности потряс мощный взрыв.

Помимо Николая Благина, пилотировавшего И-5, погибли 11 членов экипажа и 37 пассажиров «Максима Горького», в том числе 6 детей.

{21}

Официальная информация о гибели самолёта-гиганта «Максим Горький» была изложена в сообщении ТАСС:

«18 мая 1935 года в 12 часов 45 минут в городе Москве, в районе Центрального аэродрома, произошла катастрофа. Самолёт «Максим Горький» совершал полёт под управлением лётчика ЦАГИ т. Журова. В этом полёте «Максим Горький» сопровождал тренировочный самолёт ЦАГИ под управлением лётчика Благина. Несмотря на категорическое запрещение делать фигуры высшего пилотажа во время сопровождения, Благин нарушил этот приказ…

При выходе из «мёртвой петли» лётчик Благин своим самолётом ударил в крыло самолёта «Максим Горький». «Максим Горький» стал разрушаться в воздухе, перешёл в пике и отдельными частями упал на землю в посёлке Сокол.

При катастрофе погибло 11 человек экипажа самолёта «Максим Горький» и 36 человек пассажиров-ударников из инженеров, техников и рабочих ЦАГИ, в числе которых было несколько членов их семей. При столкновении погиб также лётчик Благин, пилотировавший тренировочный самолёт. Правительством решено выдать семьям погибших по 10 000 рублей единовременного пособия каждой семье и установить повышенное пенсионное обеспечение».

В 2010 году была рассекречена докладная записка главы НКВД генеральному секретарю ЦК ВКП(б), связанная с расследованием причин катастрофы «Максима Горького». Как выяснили сотрудники НКВД, лётчика Благина попросту заставили выполнить опасный трюк.

За полтора часа до рокового полёта с санкции высшего руководства ВВС с лётчиками встретились работники кинофабрики военно-учебных фильмов Ряжский и Пуллин, которые настояли на выполнении фигур высшего пилотажа на истребителе рядом с АНТ-20. Съёмки фигур высшего пилотажа должны были вести с Р-5. Руководитель полётов и непосредственные начальники пилотов об этом разговоре и планах кинооператоров ничего не знали. Благина сделать «мёртвую петлю» практически заставили, ссылаясь на приказ руководства ВВС.

Ряжского и Пуллина впоследствии арестовали и осудили, но однажды озвученную версию менять не стали. Взамен власти помогали семье лётчика, объявленного виновным.

Николая Благина похоронили вместе с экипажем и пассажирами «Максима Горького», а его семье власти оказали всяческую помощь – вдове, дочери, одному из родителей Благина были немедленно оформлены пенсии по утрате кормильца, дочь перевели в новую школу, да и в целом окружили родных погибшего пилота заботой и вниманием. Забота о семье Благина не очень вязалась и с версией о том, что «Максим Горький» погиб из-за его воздушного хулиганства. Казалось, власти знают о происшедшем больше, чем говорят.

{21}

Детство Кости Закурдаева проходило вдали от какого бы то ни было моря – в Москве. На день рождения, когда Кости исполнилось 15 лет, отец подарил ему велосипед.

Из пионеров и, соответственно, радищевской пионеркоммуны Костя вышел по возрасту. Теперь время от времени Костя вскакивал на велосипед и уезжал за тридцать километров дня на три-четыре к своему приятелю Сереже Глухову, в Медвежьи Озера Московской области, с которым сдружился в пионерском лагере.

Еще с прошлого года, когда в конце лета приезжал в отпуск старший брат Сережи, Николай Глухов, курсант Военно-морского училища имени Фрунзе, у них завелась там парусная шлюпка. Собственно говоря, это была обыкновенная рыбачья лодка из тех, что целыми стаями выходили на озеро с сетями. Но Николай, гордясь перед мальчиками флотским умением, приделал к ней киль, выкроил из старой палатки разрезной фок, основал ванты и шкоты и научил обоих искусству держать в крутой бейдевинд. Лодка стала называться «вельботом» и отлично выбиралась почти против ветра, изумляя рыбаков, которые на своих тяжелых лодках с прямым парусом испокон веку выгребали навстречу ветру на веслах.

Всякий раз, когда Костя приезжал к Сереже, мальчики до ночи деловито собирали все, что требовалось для большого похода: тетрадь, где были записаны завещанные Николаем морские слова и команды; другую, в клеенчатом переплете, служившую вахтенным журналом; бидон из-под бензина с пресной водой (в озере была отличная вода, но так уж полагалось на морской шлюпке); ведра, удочки, спички, ружья и компас, который Сережка для каждого похода заимствовал из наплечных ремней отца и который на всяком курсе исправно указывал на ближайшее от него ружье. Погрузив все это в шлюпку, приятели с рассветом выходили в озеро, как в океан: оно широко расплескалось в степи, и низких его берегов с середины и в самом деле не было видно.

Первые сутки они проводили «в открытом море», поочередно принимая на себя обязанности и права капитана и команды, кормились захваченной с берега снедью, стойко запивая ее теплой, припахивающей бензином «пресной водой». К вечеру второго дня в команде обычно разражалась цинга или назревал голодный бунт, и тогда обсуждался план набега на вражеские берега за свежей провизией. В зависимости от сезона и от места, где застигло корабль несчастье, вражескими берегами оказывались либо западный мыс с огородами, либо южная бухта, в которой хорошо ловилась рыба, либо устье реки, где в камышах водились утки и прочая дичь.

И там Костя часами лежал с ружьем на дне шлюпки, выжидая, когда из камышей, крякая и плещась, выплывет кильватерная колонна выводка. Впрочем, в этом тоже была игра: утки были вражескими кораблями, прорывающими блокаду, двустволка – огромной башней линкора, а сам он казался себе спокойным и властным командиром с трубкой в зубах. В романтическом этом образе было намешано решительно все, что Костя слышал о море или прочитал в тех книжках, которые Сережа натаскал домой из школьной, районной и городской библиотек, утверждая, что тут, в степи, никто не сможет оценить этой литературы так, как он, прирожденный моряк.

Об этих походах по озеру, так же как и об охоте, Костя, возвращаясь домой, предпочитал не распространяться. Во-первых, не к чему было расстраивать мать: она смертельно боялась всякой воды в количествах, больших того корыта, в котором когда-то со страхом купала его. Во-вторых, втолковывать отцу, что это, собственно, вовсе и не утка, а вражеская шхуна, нагруженная продовольствием, и что выстрел в камышах – не охота, а морской бой, уж совсем было невозможно.

На «вельботе» приятели вели разговоры решительно обо всем, но чаще их занимал вопрос будущей профессии; об этом пора было всерьез задуматься: как-никак ведь им на следующий год стукнет шестнадцать лет!.. Может быть, мужчины в этом возрасте представляют собой особый род необычайно чуткого радиоприемника, улавливающего то, что говорится между слов и пишется между строк, – но так или иначе в эти почти детские еще разговоры вошла большая и грозная тема: война. Обоим было неопровержимо ясно, что рано или поздно война с фашизмом будет, вопрос лишь в том, успеют ли они к тому времени вырасти. И поэтому прямая их обязанность – готовиться защищать революцию и Советский Союз на военном корабле (по возможности, на одном). И однажды, выйдя на «вельботе» на середину озера и подняв на мачте настоящий военно- морской флаг, сшитый специально на этот случай, приятели, став «смирно», торжественно поклялись под ним, что поступят в Военно-морское училище имени Фрунзе.