Майкл Муркок - Иерусалим правит

Невероятный шум заполнял пустыню, словно биение пульса Аравии. Мы не чувствовали опасности, продолжая дрейфовать к западу, к Алжиру и испанскому Марокко. Если не удастся спуститься на материк, сказала она, тогда, возможно, придется садиться на Канарских островах, которые также принадлежали испанцам. Испанцы с радостью нас примут.

— У меня есть друзья в колониальной службе. Но с тех пор, как капитулировал Абд эль-Крим, рифы повсюду. Некоторые банды просто ненавидят всех европейцев. Даже ты, шейх Мустафа, не сможешь защитить меня.

Я напомнил, что прекрасно видел, как она обращалась с митральезой, — сомнительно, что ей понадобится чья-то защита! Это замечание не было лестью. Рози фон Бек не помогла мне разгадать тайны женщин. Скорее она позволила мне обнаружить новые.

Я пришел в себя под бескрайними сверкающими небесами, в объятиях той, которую Коля назвал разрушительницей и которую я назвал Розой. Моя роза. War’di War’di, ana nafsi. Sarira siri’ya. D’ruba D’ruba [615]. Ее удивили мои шрамы и бледность, и я упомянул о тюрьмах и турецких пытках.

— Ты не всегда был властелином, сиди? — сочувственно спросила она.

— Истинно верующий человек принимает волю Аллаха. И я с радостью повторю, что шел путем смирения.

Она пробормотала, что смирение, кажется, не самая заметная черта моего характера. Я улыбнулся в ответ, поглаживая густую темную бороду.

— Ты должна знать нашу пословицу — олениха всегда склоняет колени перед оленем. Все это тоже предначертано.

Благодаря ее желанию я вновь обрел мужественность. Я обрел силу. Я возродился. Она уступила собственным фантазиям и утратила всякую сдержанность, уверенная, что нет никаких свидетелей, исключая стервятников, орлов и меня. Она называла меня своим Ястребом — эль-Сахром. Но ее спасение мне было недоступно; мое удовольствие порождалось тем волнением, которое даровало вновь обретенное чувство силы, чувство собственного «я». Она вернула мне прежний мир грез, вернула мои города и мою душу. Вот дар, вручаемый Женщиной Мужчине. Только невежественный чурбан может отказаться от такого дара. Вот истинный союз плоти и духа, о котором говорил святой Павел. И все-таки я оставался для нее персонажем из романа; она не видела подлинного Максима Артуровича Пятницкого, «Аса» Питерса, завоевателя Голливуда. Взамен она создала иной образ — алтарь, на котором она могла бы принести в жертву свою индивидуальность и родиться заново в облике Вечной Женственности. Я был в этом смысле нематериален.

Часто, когда она вспоминала о детстве и юности в Албании, Италии и Испании (там она училась в школах при женских монастырях), казалось, что она просто размышляет вслух, довольная тем, что я не могу понять некоторые слова и поэтому никогда не сумею уловить весь смысл сказанного. Тут Рози была совершенно права, потому что она иногда использовала албанский, иногда итальянский и часто — английский. Я бегло говорил только на английском, хотя и выучил отдельные итальянские слова во время пребывания в Риме с Эсме, перед отъездом в Париж. Рози с нежностью упоминала какого-то Бон-бона. Через некоторое время я понял: Бон-бон — нынешний диктатор Италии. Было совершенно очевидно, что моя спутница еще сохраняла привязанность к нему, но между ними случилась какая-то размолвка. Угроза общественного скандала и давление ближайших родственников — вот что разрушило их идиллию. Она также полагала, что он увлекся американской наследницей, «одной из Макрэйни», и не мог себе позволить ухаживать сразу за двумя дамами.

— Но его чувства к женщинам совершенно ясны.

Обернувшись ко мне, Рози спросила:

— Ты читал роман «Любовница кардинала» [616]?

Я признался, что не читал. И добавил, что у меня не было времени на сенсационные романы.

— Это написал сам Муссолини, — произнесла она. — Я прочитала книгу прежде, чем повстречалась с автором. Уже в ней он ясно указал на все, что нужно Италии, чтобы вернуть себе прежнее значение. Он — романтик, которому свойственно сильное стремление к порядку.

За исключением Фиорелло, я не хотел упоминать о своих друзьях в Риме. Среди них были и те, кто почти сразу же поддержал фашистскую партию. Но мне пришлось бы слишком много объяснять. Меня зачаровал образ, который мы с Розой создали для меня вместе, к нашей взаимной выгоде. Полагаю, моей моделью был Кара бен-Немси — великий немецкий ученый-авантюрист из книги Карла Мая «Durch die Wüste» [617]. Я прочитал этот роман в детстве, в Киеве, примерно в 1912‑м. Май принадлежал к числу немногих прозаиков, которых одобрял мой учитель, герр Лустгартен. По его словам, Май был по-настоящему «philosophisch».

Ирония стала понятна только несколько лет спустя. Британцы хотят заполучить все. Они считают общие мифы своей исключительной собственностью. И разве удивительно, что в Европе стали к ним дурно относиться? Как можно стерпеть показное благочестие?

К моему удивлению, Рози фон Бек ни разу не сталкивалась с прелестями и удовольствиями кокаина, и мне выпала честь познакомить ее с этим дивным даром природы. Она была удивлена — «просто потрясена», как она выразилась; порошок усилил ее воображение, одновременно обострив чувства. Теперь наша нежная близость стала очень необычной; мы создавали арабески ощущений и эмоций, особые интеллектуальные фантазии, почти абстрактные по сути. И пока я судорожно хватал ртом воздух в Германии Гете, она дышала чудесами флорентийской Италии, варварских вершин, которые породили жестокие верования и желания предводителей албанских бандитов; она согревала меня пламенем безграничной страсти, а моя ответная холодность побуждала ее к еще большим духовным, а иногда и физическим рискам. По крайней мере, плоти я теперь не боялся. Мы различными способами создавали один необычайный духовный союз. Мы были единым всеразрушающим существом — жар и холод, мужчина и женщина, добро и зло. Новый вид homo sapiens, андрогинный, всемогущий, вечный.

Это был невозможный и все же естественный союз. Красоту такого равновесия, баланса мужского и женского, познал Бисмарк. Адольф Гитлер воплощал гордую мужественность, а Бенито Муссолини — духовную, женственную сторону фашистской дисциплины. Если бы их оставили в покое, думаю, они достигли бы идеала — сочетания немецкой практичности с итальянским стилем. Если бы их не стравили ничтожные соперники — тогда осуществилась бы великая мечта. Я признаю, что между этими харизматичными лидерами возникали определенные личные конфликты. Но такое всегда случается в самых блестящих брачных союзах. Они были в движении — и слишком заняты, чтобы в полной мере использовать потенциал своих различий. Я думаю, возможно, то же самое случилось со мной и Рози фон Бек. Мы были слишком сильны друг для друга. В природе таким силам, таким великим и благородным противоположностям иногда достаточно легчайшего соприкосновения — и они уже срываются с орбит и уносятся в неизвестность. Пока мы оставались наверху, вдали от обязанностей или страхов, в нашем распоряжении была целая прекрасная вселенная. Но, в конечном счете, мечтателям для выживания нужна обычная пища. Если мечтатель сопротивляется требованиям совести, он сопротивляется опыту, он сопротивляется реальности. Он теряет силу. Я твердо решил, что со мной такого никогда не случится. Конечно, я виню во всем евреев. Именно они хотели увлечь мир в пучину абстракций.