Владимир Бабкин - 1917: Марш Империи [СИ]

— Но, тем не менее, та же конная разведка не обнаружила на указанном тобой удобном для засады участке ничего такого.

— Это не аргумент. Разведка увидела то, что ей позволили увидеть. К тому же, сведениям конной разведки минимум два-три дня, а провести аэроразведку погода не позволяла. За это время тут можно было развернуть не то что два-четыре полевых орудия, но и целый дивизион крупнокалиберных стволов Резерва Главного Командования, украсив округу пулеметными точками и заминировав все, что только можно. Ночью мы все равно не заметим следов подготовки позиций в лесу, даже если они не слишком тщательно маскировались. В чем я, естественно, сомневаюсь. Более того, будь я на их месте, то я бы предусмотрел повреждение участка полотна впереди и позади бронепоезда и тогда просто расстрелял бы его с дистанции в полкилометра из четырех орудий, замаскировав их, к примеру, вот здесь, на длинном холме, ближе к полотну дороги. А вагоны с войсками покрошил бы из пулеметов. Вот прямо на предыдущем участке, где тот холм, из-за которого поезда выедут на открытую местность. Взял бы, так сказать, в два огня. Более того, обнаружение ложной батареи будет требовать он нас приближения к холму с минимальным количеством шума, а значит, на очень маленькой скорости. Можно ли промахнуться в такой ситуации? Мы будем просто мишенями в тире.

Помолчали, глядя на карту.

— А если это лишь твои допущения? Ты же понимаешь, что описанная тобой картина требует от немцев очень высокой организации и координации сил на очень высоком уровне. Это операция даже не корпусного уровня. Тут усилия и разведки, и контрразведки, и артиллерии. И это в том хаосе, который у немцев творится сейчас в тылах! Ты вообще помнишь, что у нас приказ до наступления утра овладеть Туккумом? Если мы тут застрянем, шарахаясь от каждой выдуманной нами же тени, то в штабе это никому не понравится. Тем более что у нас на борту репортеры, пусть даже тот швед и «потерялся».

— А еще я знаю, что приказ графа требовал от нас избегать потерь и отходить если что не так.

Смирнов покачал головой.

— Это был не приказ, а напутствие. А отвечать мы будем именно за неисполнение приказа.

— А приказ мы выполним. Смотри сюда, есть у меня пару идей на сей счет…

ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МИТАВА. ОПЕРАТИВНЫЙ ШТАБ СИЛ СПЕЦИАЛЬНЫХ ОПЕРАЦИЙ. 25 сентября (8 октября) 1917 года.

— Ваше сиятельство! Прошу простить! Срочная депеша!

Слащев несколько минут не мог сообразить где он и что с ним, но настырный голос адъютанта ни на секунду не позволял вновь погрузится в сладкие грезы Морфея.

— Ваше сиятельство!

— Черти бы тебя побрали, Ермолаев… Только глаза закрыл…

Граф тер глаза, пытаясь высыпать из-под век хотя бы немного того злого песка, который не позволял хотя бы проморгаться. Сколько он спал? Сколько он не спал?? О, Господи, твоя воля…

— Ваше сиятельство! Позвольте умываться. Водица холодненькая, только что из ключа здешнего…

Поняв, что песок сам не вытряхнется, и что его придется обязательно именно вымывать, генерал буркнул адъютанту:

— Давай уж свою водицу. Ключевую…

— Вот-с, ваше сиятельство!

Умывшись и кое-как раскрыв глаза, Слащев махнул рукой, дозволяя. Адъютант доложился:

— Ваше сиятельство, срочная шифрограмма из Ставки.

Граф глянул на шифр и застонал про себя. Личный шифр! А это значит, что расшифровывать ему придется самому. И это при том, что он сейчас даже читать не в состоянии, не то что работать с дешифровкой! Но высший приоритет, есть высший приоритет.

И, уже снимая рубаху, велел:

— Неси-ка, братец, еще ведро воды твоей ключевой. Да не сюда неси, во двор. Выльешь мне на голову…

ТЕРРИТОРИЯ, ВРЕМЕННО ОККУПИРОВАННАЯ ГЕРМАНИЕЙ. КУРЛЯНДИЯ. 25 сентября (8 октября) 1917 года. Ночь.

Разгрузка эшелона происходила в спешке, но без суеты. Уже съехали по приставным мосткам многочисленные мотоциклы «Harley-Davidson» с колясками и без оных, уже с последней платформы скатились на грунт две махины «FWD-Руссо-Балт» БТР-1 со спаренными пулеметами, уже два эшелонных крана снимали с платформ командирскую бронемашину, пулеметный броневик «Джеффери — Поплавко» и бортовые американские грузовики «Nash Quad», когда к Емцу подошел Прокудин-Горский.

— Ваше высокоблагородие, позвольте на пару слов.

Занятый разгрузкой подполковник уже хотел жестко отбрить столичного писаку, но вспомнив, какого полета птица перед ним, решил все же уделить ему/ей пару минут, надеясь, что вопрос пустяковый и разрешится достаточно быстро.

— Слушаю вас, господин Лейб-фотограф. Прошу простить, но я категорически не располагаю временем для бесед, сами можете наблюдать разгрузку транспорта, посему прошу кратко.

— Я не займу у вас много времени. Я вижу, что ваша рота выгружается из эшелона, а значит, будет двигаться по шоссе. Хотел бы отправиться дальше в составе вашего отряда.

Емец со скукой в голосе ответил:

— Боюсь, что я ничем не могу вам помочь. Мы только что получили приказ возвращаться в Ригу и вряд ли вам там будет интересно.

— И тем не менее.

Сказано было вовсе не заискивающе, а холодно и властно, но Анатолий Юрьевич списал это на столичные привычки сего господина, который вхож ко Двору и привык строить из себя не пойми кого.

— Увы, господин Прокудин-Горский, но вынужден решительно вам отказать в вашей просьбе.

— Это не просьба, господин подполковник. Соблаговолите ознакомиться с этим. Не привлекая к себе внимания, будьте любезны.

ТЕРРИТОРИЯ, ВРЕМЕННО ОККУПИРОВАННАЯ ГЕРМАНИЕЙ. КУРЛЯНДИЯ. 25 сентября (8 октября) 1917 года. Ночь.

Емец, нахмурившись от нехорошего предчувствия, взял нечто, что напоминало сложенный аккуратно белый носовой платок. То, как этот «платок» был предъявлен, заставило подполковника насторожиться, оставалось лишь надеяться, что это не то, о чем он сейчас думает.

Оглянувшись по сторонам, он заметил, что его командирский броневик уже стоит на грунте и решительно направился к нему.

— Что ж, у меня есть пять минут и я готов уделить внимание Министерству информации.

— Я прошу лишь несколько снимков в командирской бронемашине. Нашим читателям это будет весьма интересно.

— Извольте. Прошу вас, господин Лейб-фотограф, думаю, нам тут никто не помешает. — И уже обращаясь к экипажу, велел. — Всем выйти из машины, тут, так сказать, дело государственной важности. Самойлов, проследи, чтобы ближе пяти метров никого не было, а то знаю я вас, будете потом косточки мне обмывать о том, как я тут позирую для прессы.

— Обижаете, вашвысокобродь. Разве ж мы когда…

— Отставить разговорчики, Самойлов. Исполнять.