Инга Могилевская - Петля. Том 2

В коридоре щелкнул дверной замок, захлопнулась дверь, и я услышала веселый бодрый голос паренька:

– Черт, амиго, ну ты меня напугал! Я подумал, что попал в номер к какому-то старикану!

– Ты же меня уже видел в этом костюме дня три назад.

– Ну да, видел. Просто никак не могу привыкнуть к этому твоему прикиду.

– Давай, не топчись у порога, проходи, – позвал его Сани.

Раздалось несколько поспешных уверенных шагов, потом заминка, неловкое потаптывание…

– Ох, ну ни фига ж себе! – это Анхель увидел комнату, в которую попал. В проходе коридора показалась его плечистая фигурка в бордово-серебристой форме и надвинутой на лоб фуражке – не отличить от десятка других таких же служащих, снующих по этажам Континенталя. Выдает его лишь ошеломленное выражение лица.

– Вот это жилище! В жизни такого не видел! Прямо дворец! – взгляд ошалело заносился по комнате, будто не в силах воспринять представшую перед ним роскошь, и остановился, лишь наткнувшись на меня.

– О! Привет, Иден! А чего это ты на полу улеглась, когда тут такое роскошное ложе?

– Не знаю… Тут как-то удобней, – неуверенно мямлю я, а он не верит:

– Да ну! – быстро подходит к кровати, плюхается на мягкие перины, а потом, словно испугавшись собственной дерзости, смотрит на Сани извиняющимися глазами: – Можно полежать?

Тот пожимает плечами:

– Меня-то зачем спрашиваешь? Я здесь такой же хозяин, как и ты. Номер наш. Делай, что хочешь.

– Наш, говоришь… – задумчиво протягивает Анхель, – Здорово! Хоть несколько часов в своей жизни поживу, как чертов король!

– Ну, валяй! – посмеивается Алессандро, – Только смотри, не забывайся и не зазнавайся, король! А то я, знаешь ли, не сторонник монархии.

– Ничего, я ведь добрый король, – он откидывается на подушки, вытягивает ноги, несколько секунд лежит, довольно улыбаясь, изучает мерцающие хрусталики люстры. А потом улыбка медленно сползает с его лица.

Нахмурился. Заерзал. Тяжело вздохнул. Как-то странно взглянул на меня, и вдруг резко соскочил.

– Ты права. На полу и то удобнее, – озлобленно прошептал он, и, капризно сморщившись, попытался отшутиться, – Для королей могли бы и нормальную кровать поставить! А то на этой лежишь, как на смертном одре.

Шутка не удалась: слишком мрачный и серьезный тон, напряженный голос… Он тоже почувствовал? Или узнал? Хотя, нет – как он мог узнать? А, может, ему стоит…?

Я вопросительно посмотрела на Алессандро, и так же, не проронив ни звука, он ответил мне едва заметным жестом – «Нет, не стоит. Молчи».

Тем временем Анхель, продолжая осмотр своих «королевских владений», наткнулся на изящную бутылку, красовавшуюся на зеркальном трюмо в окружении кристально прозрачных стаканов из тонкого богемского стекла. Решительно подошел, и, не сильно вдаваясь в чтение этикетки, стал откручивать черно-золотой колпачок.

– Эй, приятель, вот этим лучше не увлекаться, – окрикнул его Алессандро.

– Да ладно тебе! Что такого? – наполняет один из стаканов терракотовой жидкостью на половину, подносит к носу, – Вроде, не отрава. Пахнет алкоголем.

– Вот именно. А тебе лучше иметь трезвую голову. Все-таки у нас тут серьезное дело намечается.

– Я не собираюсь напиваться. Просто попробую. К тому же у нас еще уйма времени – сто раз успею протрезветь.

– Один бокал – не больше, – нехотя уступает Сани.

– Один. Честное слово, – подносит к губам, осторожно отхлебывает, поморщившись: – А ничего так… Жжет. Но на вкус вполне сносно, пить можно.

Я усмехаюсь:

– Анхель, эта бутылочка стоит пять сотен баксов.

Он закашливается. Изумленно уставился сначала на меня, потом на Сани.

– Она ведь шутит, да? Скажи, что шутит.

Алессандро пожимает плечами:

– Нет, не шутит. Где-то около того и стоит, если не дороже. Я точно не знаю – это подарок гостиницы.

– Офигеть можно…– бормочет Анхель и делает еще один крошечный глоток. Потом медленно и серьезно: – Хочешь сказать, что вот эта бутылочка – это полгода моей работы на шахте без выходных и перерывов?! Хочешь сказать, что вот за это смачивание языка, я должен был бы вкалывать в две смены, несколько недель?!

– Боюсь, да…

– И они готовы вот так просто отдать даром то, что для меня приравнивается к полугоду работы – работы в поту и грязи, работы на пределе – до последних сил? А они отдают это, только чтобы угодить очередному богатенькому клиенту?!

Сани разводит руками, удрученно покачивая головой.

– Все так и есть.

Анхель замолкает. Кажется, он слишком потрясен, чтобы говорить, и вместо слов и возмущений делает еще несколько глубоких глотков. Потом замирает, уставившись куда-то в пространство.

– А знаешь, что добивает больше всего? – наконец, проговаривает он, медленно, немного заплетающимся языком, – Не моя нищета. Нет. С ней я уже смирился… привык. Но вот это все… – он окидывает убранство комнаты небрежным взмахом руки. Глаза поблескивают пьяной горечью – пробужденным желанием излить душу, высказаться…– Вот это все добивает! Эти шелка да бархаты, эти стулья, столы, картины, шкафы… Каждая, бля, хрусталинка на люстре добивает, потому что стоит больше моей чертовой жизни! Добивает разница между теми, кто живет в таких условиях, и нами! Что они сделали, чтобы получить это?! Разграбили нашу страну? Отобрали наши земли? Создали компании, превращающие соки этих земель и кровь наших людей в их хреновы баксы? Или просто уродились детишками грабителей и убийц?! А что же мы сделали такого, чтобы жить хуже бродячих псов? За что нам это?! Чем мы заслужили нищету?! Я спрашиваю, чем?!

Залпом допивает оставшиеся виски.

– Если бы мы заслуживали это, то не пришли бы сюда с пушками и бомбами, – подытоживает Алессандро ледяным голосом. Опускается в кресло, закуривает сигару. А я сижу на полу, стыдливо потупив взгляд, и отчаянно пытаюсь понять, что же заставило меня – лично меня – дочь грабителя и убийцы – примерить образ нищеты и прийти сюда с пушками и бомбами…?

– Правильно. Все правильно, – шепотом произносит Анхель, – А знаешь, с кем они обошлись несправедливее всего? С моей сестрой. Тере этого точно не заслуживала. Я уже убивал за нее этих гадов, и готов убить снова.

Он возвращается к трюмо, чтобы снова наполнить стакан. На сей раз Сани его не одергивает: только наблюдает грустным сочувственным взглядом. Молчит.

– Анхель, плесни мне тоже, – прошу я.

– Да, сейчас…

Наполнил и еще один. Подошел. Присел рядом. Протянул. Не могу не заметить, как нервно плещется поверхность жидкости по стенкам стакана, когда он передает его мне, как нездорово дрожат его сильные мускулистые руки. Не ускользает это и от внимания Алессандро.

– Приятель, что у тебя с руками? – мягко спрашивает он.