Наталья Щёголева - Верни моей душе крылья

– Я тоже видел… – бесцветно отозвался Антуан.

– Что? Когда это ты видел?!

Взгляд Антуана по-прежнему был обращен к уже совершенно чёрному окну:

– Я видел, как Эжен выпрыгнул из окна дома Рельгро за несколько дней до того. На нём было дворянское платье… А следом за ним выпрыгнул, если не ошибаюсь, один из ваших, Глен, кажется…

– Постой, ты говоришь о его побеге из-под опеки герцога?! Но… как ты мог это видеть? Тебя тогда не было в Рунде! – Пит даже подался ближе, так ему стало любопытно.

Антуан с досадой пожал плечами и развернулся к собеседнику:

– Был я тогда в Рунде. Был. И я видел это собственными глазами. Описать, чья физиономия из какого окна тогда за этим наблюдала?

– Неожиданный поворот! – изумленно выдохнул Пит, – Я-то думал, что ты всё то время провёл в лесах Шероль, залечивал раны. Ведь тогда ты подался в бега, будучи ещё больным. Да, именно, я видел твою рану, это было серьезно. Любой другой на твоём месте был бы прикован к кровати, не то, чтобы подняться в седло… Расскажешь? Это ведь теперь неважно. Пустое любопытство.

– Любопытство? Не думал, что услышу это слова от Пита, такого бесстрастного гордого праиэра герцога Бетенгтона, – невольно усмехнулся молодой граф.

Но Пит не только не принял вызов, а напротив, ещё красноречивее выразил желание слушать, вот только Антуан не был готов говорить, и уже хотел было снова отвернуться к окну, но… вдруг передумал.

– Теперь припоминаю, это ты обработал мою рану перед тем, как я переоделся в одежду Эжена и отправился вместе с бароном. Тогда я ещё подумал, что странно видеть праиэра в роли лекаря…

– Я не лекарь, – тут же оборвал его Пит, – Не надумывай лишнее. Но главное ты уловил верно, я очень хорошо знаю, каким ты покинул Рунд той же ночью, вряд ли у тебя были силы возвращаться, тем более что ты не признался Жану и Монсарам в той подмене, а значит и им не было резону появляться в городе. Неувязочка получается.

В ответ Антуан лишь горько усмехнулся:

– Ну-ну, договаривай, обвини меня во лжи.

– Нет. Я тебе верю, – вдруг веско возразил Пит, – Просто хочу понять…

– Веришь? Хочешь понять? Зачем тебе это?

– Я же сказал, любопытно, – и в глазах брианца и правда заиграли лукавые искры.

– А мне нет дела до твоего любопытства, – вдруг ожесточился Антуан, резко встал из-за стола и отошёл к окну.

Что ж, Пит уступил, и в комнате воцарилась тишина. Молодой граф прислонился к оконной раме, подставил лицо прохладному ночному ветру и прикрыл глаза. Внешне само спокойствие, полная отрешенность, но так ли себя чувствовал Антуан на самом деле? Похоже, именно этот вопрос занимал Пита, и потому брианец продолжал пристально всматриваться в лицо своего невольного компаньона, потому и не пропустил момент, когда тот вдруг содрогнулся всем телом и резко открыл глаза.

– В чём-то ты прав… – слова давались Антуану с большим трудом, словно горло сковало в какой-то незримой колодке, но взгляд теперь был ясный, горький… ожесточенный, но ясный, обращенный к Питу, – Я говорю о том, что случилось в лесу Шероль накануне гибели Эжена. Да, в их пленении нет моей вины… Даже если и так, это мало что меняет! Точнее, ничего не меняет! Совсем ничего! Ведь я упустил все мыслимые возможности поладить с братьями! И если извиниться перед Жаном ещё есть пусть и призрачный шанс, то помириться в Эженом уже никак не получится…

– Ты говоришь помириться? – встрепенулся Пит, – А когда это вы успели поссориться? Ты хочешь назвать ссорой тот краткий разговор, что у вас состоялся перед обменом? Брось, это несерьезно!

– До той встречи в доме Рельгро я виделся с Эженом два раза, и оба раза я жестоко обидел его, – с тем Антуан вернулся ко столу, опустился на стул, взял бокал с вином, медленно поднес его к губам и начал пить, вот только вкуса не чувствовал.

– Да ты полон сюрпризов! – выдохнул изумленный Пит, – Видать, недосказанность ваша семейная черта. Вот и Эжен ни словом, ни полусловом не обмолвился ни герцогу, ни барону о том, что знал тебя прежде. Так ежели так, если ты всё-таки знал о том, что у тебя есть братья, почему не ввёл их в семью? Так сильно боялся этого вашего фрагийского закона о запрете на близнецов?

– И это тоже… – неожиданно легко согласился Антуан, – Мне довелось стать свидетелем нескольких экзекуций, учиненных над близнецами – младшему уродовали лицо только потому, что он имел несчастье уродиться похожим на брата. Такое неразвидишь. А ты знаешь, какая судьба уготована этим законом для простолюдина, похожего на дворянина?

– Я не уверен… Смерть? – решился-таки предположить Пит.

Антуан неопределенно повёл плечами:

– Смерть, говоришь? Ну, не обязательно, хотя бывает так, что смерть была бы милосерднее… Но если уж на чистоту, в случае с Эженом всё было так… Хочешь знать?

Пит с готовностью кивнул, и Антуан даже обрадовался:

– Хорошо, я расскажу. Раз уж ты хочешь… Как ты там выразился? Хочешь понять? Попробуй. А если получится, может быть, и мне растолкуешь, что это было.

Молодой граф ещё раз пригубил своё вино, поставил полупустой бокал на стол и, никуда конкретно не глядя, заговорил:

– Понятия не имею, откуда ты знаешь о моем участии в путешествии Марини на подписание Пирейского мира… Но наша с Эженом первая встреча произошла как раз тогда. Я прохаживался по набережной Байодана, любовался стоящими на рейде кораблями, улучил время побыть одному… вот тогда-то вдруг на меня налетели какие-то конные всадники. То есть не на меня конкретно, а просто я оказался на их пути, едва-едва успел отпрянуть в сторону. В такое же отчаянное положение попал и какой-то бездомный пёс. Он тоже заметался. Вышло так, что я наступил ему на хвост, а он вцепился мне в ногу, точнее крепко укусил, а уже в следующих миг испуганно отскочил от меня. Но отскочил неудачно, он оказался зажат в углу между амбарами, бежать он мог только мимо меня. А я, обезумев от боли, выхватил плеть и бросился на обидчика. Вот в этот вот момент на меня и налетел Эжен. Имени его я тогда не знал… Я вообще не знал, что у меня есть братья!!! Ты и представить себе не можешь, каково это вдруг увидеть человека и признать в нём себя, абсолютную свою копию!!!

Антуан горько усмехнулся, перевёл дыхание и продолжал уже спокойнее:

– Он был почти раздет… Да, из одежды на нем были только грязные холщовые штаны, ни каких-либо башмаков, ни рубашки, ни шляпы… Волосы взлохмачены, но лицо чистое, ни малейшего сомнения – моё лицо! Он просиял, сразу назвал меня по имени, мол привет, Антуан! Назвал братишкой… Едва ни бросился обниматься… Но я шарахнулся от него как… как от чумного! Тогда он поубавил пыл, попытался завести беседу, но я не мог выйти из шока, почти не слышал его, ещё и укушенная нога сильно болела. А тем временем он продолжал, мол мы братья, что я должен вспомнить, как когда-то в детстве мы вместе побирались на рынке Грандона! От такого заявления у меня в глазах потемнело, и я… я хлестанул его плетью.