Наталья Щёголева - Верни моей душе крылья

Пит сокрушённо повёл головой:

– Рассказ Эжена был несколько пространнее. Он сказал, что их с братом несправедливо выпороли, прямо на палубе того военного корабля, на котором они тогда служили матросами. После той порки они сбежали, сразу, как смогли встать, прыгнули за борт корабля и… До берега добрался только Эжен.

Взгляд Антуана застыл. Сам того не замечая, юноша стал отрицательно качать головой:

– Нет!!! Пит! Нет…

И Пит с готовностью кивнул:

– Верно! Не спеши принимать это за верную монету. Эжен был мастером рассказывать сказки, и актёром превосходным. Думаю, он что-то присочинил… даже скорее всего так! К этой истории слишком много вопросов! Ведь после хорошей порки люди отлеживаются несколько дней. Если они сбежали, значит либо порка была не такой уж и "хорошей", либо бежали они не вплавь, а значит Виктор не утонул… Либо утонул, но при других обстоятельствах…

Но в глазах Антуана отразилось такое безысходное отчаяние, что Пит снова испугался, как тогда, на кладбище.

– Антуан, не надо! Не бери это на себя!!! – и брианец даже подался ближе, чтобы не позволить Антуану отвести взор, уйти в своё горе, – Они сами приняли решение бежать! Задержись они хотя бы на пол дня… вы сейчас были бы вместе… Верно?!

Что ж, Антуан согласно кивнул, но взор его потух. Юноша всё-таки отвернулся, и заговорил ещё более глухо:

– Как ты понимаешь, я снова ничего не сказал родителям. Почему, догадайся сам… Да, твой господин метко распознал мое слабое место – абсолютная неспособность смотреть правде в глаза, держать ответ за содеянное… Я ничего не сказал отцу и позже, когда моя случайная встреча с Генрихом Раем сорвала с уст отца печать молчания. Той ночью в Туманной Гавани, накануне нашего с ним появления в Бетенгтоне, отец наконец-то рассказал правду, что нас от рождения четверо!.. Что Эжен был прав!!! Я слушал и с ужасом понимал, что уже дважды не пустил на порог дома родных братьев!!!

– Ничего не сказал и в этот раз?! – да, Пит не хотел верить, – Но почему?! Неужели так велико давление стыда?!

Антуан тяжело вздохнул:

– А если я скажу, что мое признание в тот момент могло сойти за попытку переложить часть ответственности на плечи отца?.. Но… Он и правда не должен был делать из всего этого такую страшную тайну! Не должен был! По крайней мере уже мне-то рассказать он мог бы… В любом случае, я решил отложить это откровение. Пообещал себе, что сам займусь поисками…

С тем Антуан и умолк, снова взялся за уже почти пустой бокал.

– Благодарю… – и Пит даже чуть поклонился, – За откровенность благодарю… Теперь многое стало понятнее…

– Что? – Антуан и правда не понял, – Что именно тебе стало понятнее?

В ответ брианец печально улыбнулся:

– Ну… за наше недолгое знакомство ты несколько раз очень удивил меня… Например, твоя способность так стойко переносить боль. Я сильно ошибусь предположив, что на это ты специально натренировался?

Антуан чуть сощурился и кивнул.

– И заставило тебя это сделать воспоминание о первой встрече с Эженом, верно? Тогда ты испытывал сильную боль от укуса собаки, и ещё и благодаря ей, той боли, ты не мог трезво мыслить, так? Думаю, что потом у тебя было искушение оправдаться именно этим. И ты дал себе зарок, что больше никогда не позволишь боли ослеплять тебя. Что скажешь? Я прав?

Удивленный Антуан всё-таки кивнул:

– Да… Но… время показало, что проблема была не в этом…

– Ты о вашей второй встрече? Что ж, спорить не буду… И здесь я нашёл ответ на другой свой вопрос, – и Пит лукаво улыбнулся, предлагая Антуану хотя как-то выразить интерес.

– Говори уж, раз начал, – раздражённо откликнулся юноша, и брианец удовлетворённо кивнул:

– Я терялся в предположениях, почему ты не решаешься напасть на меня безоружного… А вот теперь возникла идея… Тебе мешает Эжен, те воспоминания, верно?

Антуан невольно нахмурился, но снова возражать не стал:

– И ты счёл это моей слабостью, так?

– Нет, напротив! – тут же вскинулся Пит, – Именно это заставило меня внимательнее присмотреться к тебе и в итоге обнаружить человека, которого можно понять.

– Понять что? О чём ты?! Я… Столько всего натворил… Эжен… Да и Виктор… А теперь Жан и Монсары! Я врал им почти две недели! Тогда я так и не нашёл в себе смелости признаться, что я не Виктор!.. Стоило хотя бы на миг представить, какими глазами на меня после такого откровения посмотрит Марианна… Я не посмел. Как и теперь, на посмел обо всём рассказать маме… Я…

Молодой граф вдруг осёкся, перевёл дыхание и… снова поднял на Пита горький взгляд:

– Тебе надо перестать меня так опекать. Да, я уже много раз доказал правоту Эжена, насчет "гнилой души", но я с молоком матери усвоил, что для самоубийства не может быть никакого оправдания. Так что нет, я не наложу на себя руки. Придётся тебе ещё какое-то время побегать за мной за живым. А мне… Придется вот с этим со всем жить.

– Но порой я сомневаюсь, что у тебя хватит на это сил, – сокрушённо вздохнул Пит, – Такая боль…

И тут Антуан невесело рассмеялся:

– Ты не понял?! Я тренированный! Я познакомился с этой, как ты говоришь, болью уже шесть лет назад, росту вместе с нею. Ещё бы она меня чему-нибудь научила…

Пит тут же вскинулся, уже собрался было что-то возразить, но Антуан отрицательно повёл головой, так без слов попросил остановиться, да и сам больше не проронил ни звука. Так в тишине они и завершили ужин, легли спать, только обоим не спалось…

Пит заметил, что за окном уже начало светать, и это открытие принесло какое-то тупое чувство облегчения, мол вот и заканчивается эта долгая-долгая ночь. Такой и стала последняя ясная мысль в его голове, а уже в следующее мгновение он провалился в объятия сонного небытия.

Обратив внимание на то, что дыхание брианца стало громче, чётче, более размеренным, Антуан понял, что всё-таки его план может быть осуществлён. Молодой граф лежал в кровати одетым, как и Пит. Теперь надо было лишь обуться, но Антуан решил сделать это только за порогом комнаты. Взяв в руки сапоги, плащ, шляпу и шпагу, он совершенно бесшумно выбрался в коридор. Лишь ключ в замке предательски щёлкнул. Всё, получилось!

Окрылённый этой маленькой победой уже обутый Антуан спустился в главную залу. Гостиница ещё только-только начала просыпаться: была слышна какая-то возня на кухне и во дворе, но здесь, в зале, пока было сумрачно, утренняя заря не спешила развеять царившую здесь дремоту. Оно бы и ладно, но неожиданно разыгравшаяся жажда заставила Антуан пожалеть о том, что не у кого попросить воды. Что ж, он решил разобраться с этим самостоятельно, подошёл к барной стойке, быстро проверил содержимое кувшинов и кружек, и уверовав в то, что придётся-таки открыть какую-нибудь винную бутылку, уже хотел было сделать это, но не успел. Дверь, ведущая в хозяйские комнаты, открылась, и на пороге появился заспанный Росэ-старший. Он от души потянулся, смачно зевнул и тут же начал ожесточённо тереть глаза, но мираж в образе молодого графа никак не желал развеяться: