Василий Лягоскин - Девять жизней Кота. Книга вторая: «Великое княжество Московское»

Мальчик с князем поулыбались друг другу, а потом Бельский вдруг резко нахмурился, построжел, и хлопнул ладонью по колену – словно проводя черту между двумя частями беседы.

– Вторая, надо полагать…, – подумал было Олег.

– А теперь о серьезном, – перебил его мысль Николай Ефимович, – о том, что ты, Олег, будешь говорить там, в Москве, когда спрашивать будут.

– Правду, и только правду, – с готовностью воскликнул Котов, представив на секунду мрачные тюремные казематы.

– Правда, Олег Георгиевич, – тяжело вздохнул князь, теперь разваливаясь крупным телом в кресле, – она разная бывает. Полезная или, к примеру, смертельно опасная. Вот я и хочу, чтобы ты не сказал последнего… опасного…

– Для кого, Николай Ефимович?

– Ну, ты парень умный, и сам понимаешь. Но если нужно, скажу – для себя, для меня, для всех Бельских, для княжества Владимирского…

– А для Московского, Великого?

– Обычно, Олег, польза эта и для Москвы, и для Владимира одна. Но, чтобы утвердиться в этом, я бы хотел послушать, что ты увидел в том склепе, у Черного из ковена. О чем он говорил, что с княжатами Рюриковыми делал?

Олег паузы на раздумывание брать не стал. К этому разговору он готовился. Не именно с Николаем Ефимовичем Бельским; скорее, в другим князем, Рюриковым, из Тайного Приказа.

– Мало там говорил Черный, – чуть приукрасил истину Олег (колдун как раз не замолкал на минуту), – да и не со мной а, скорее, с самим собой. И сказал немного понятного…

– И что же? – чуть подался к нему вперед князь.

– Главное, что говорил он по-британски.

– Вот, значит, как! – Бельский опять откинулся на спинку кресла; а потом опять вперед, уже резко, – а как понял… про британский?

– Так я же говорю на нем, – пожал плечами Кот, – с трех лет учить начали. Еще и германскому немного…

Бельский не стал славословить или, напротив, ругать тех, кто пичкал Олега знаниями и умениями с младенческих лет. Потребовал подробностей. Ну, Олег их ему и дал. В основном, про княжичей, про то, как Черный хвалился выпить их досуха, и тем самым вобрать в себя Силу малышей. Так и перечислил – с кого какую Силу выпьет.

– А что, так можно?

Князь его вопрос оставил без внимания, потребовал продолжения.

– Да это, пожалуй, и все, – опять пожал плечиками мальчик, – потом он рычал что-то и пел. Но этот язык я уже не понял. Если он вообще человеческим был. Жутко стало мне тогда. Особенно когда лицо вот тут напротив (он подвигал ладонями перед своими глазами) чернеть начало и усыхать. А потом боль в груди, и все – больше ничего не помню.

Для убедительности Кот еще и рукой потер – по шинели, напротив шрама. Бельский же словно очнулся от каких-то тяжелых мыслей. И только теперь обратил внимание на то, что оба они сидят в теплом салоне в верхней одежде.

– Ну, что ж, – завершил он эту, тяжкую для обоих, часть беседы, – на этом и стой, когда опрашивать в Москве будут.

– А будут? – Олег изобразил на лице легкое недоумение, – я думал, туда для другого пригласили.

– Обязательно будут, – кивнул князь, – да ты и сам понять должен – такой важный, единственный, можно сказать свидетель. Другой вопрос – в какой форме этот опрос проведут. Ты, быть может, и сам не заметишь, как тебя наизнанку вывернут. Это я насчет информации, конечно. А теперь давай раздеваться – взопрели уже. Может, ты поесть хочешь?

Олег было отказался – меньше получаса назад Ольга буквально закормила его; еще и в дорогу пыталась всучить сверток. Кот тогда отказался, а сейчас не стал. Почему-то недолгий разговор вымотал не хуже полноценной тренировки. Он не отказал себе в возможности позлорадствовать – крупному телом князю даже в таком просторном салоне было не так-то просто снять богатую меховую шубу. Николай Ефимович, очевидно, что-то из этих эмоций уловил. А может, просто пожаловаться решил:

– Не люблю такую тяжесть на плечах таскать. А не носить нельзя – положение обязывает.

Олег, который встал в полный рост, снял шинель привычными уже движениями и уложил его аккуратным свертком на сидение, посочувствовал:

– Так одели бы пока что полегче, а шубу эту, только когда в Кремль въезжать будем.

– Я же сказал – «Положение обязывает!», – пояснил несмышленышу Николай Ефимович, который все же стащил с себя меховую тяжесть, и небрежно бросил ее на другое сидение, к двери, – а оно больше не для других князей, пусть и Великих. Свое собственное величие мы демонстрировать должны простому люду. Гвардии, вот; дворне, что провожала меня в поездку. Там как раз целый полк набежал, нахлебников всяких. А ты что это?

Князь так отреагировал на действия Кота, который уже автоматически отцепил ножны от наружной сбруи, и положил клинок себе на колени. Доставать парадный ремень он не стал.

– Привык, наверное, Николай Ефимович, – ответил Олег, спокойно улыбаясь, – вот как достали из меня этот ножик, так стараюсь его из рук не выпускать. Как-то неуютно мне без него.

Олег сейчас не лгал ни на каплю. Действительно, с Ножиком в руках он чувствовал себя куда уверенней. Не держал его, конечно, постоянно; не спал с ним, а в последние дни и в ванную перестал его брать. Но вот теперь почему-то казалось – отпусти он рукоять, на которой могли свободно разместиться обе его ладони, и случится что-то страшное.

– Странно, – подумал он, пересиливая себя, и вынимая клинок, чтобы передать его в руки заинтересовавшегося без меры князя, – такое со мной впервые. К чему бы это? Или просто не хочется давать его в чужие руки? Осторожно, очень острый.

Это он уже вслух предостерег Бельского. Впрочем, тот явно умел обращаться с оружием.

– Наверное, даже любит его – вон с каким интересом разглядывает, – решил Олег, – чуть ли не обнюхал!

– С виду обычный нож, – теперь пожал широкими плечами князь, – разве что из золота. Острый, говоришь?

– Проверено, – кивнул Кот, принимая кинжал обеими руками.

Правой рукой он обхватил самый краешек рукояти – так, что большой палец лег на золотое навершие. Тело словно обдало теплым воздухом изнутри. Олег даже глаза прикрыл от удовольствия. И именно в этот момент автомобиль словно отправился в свободный полет; не плавно, а рывком, с приглушенным звуком взрыва снаружи. Кота подбросило на сидении, но обратно на него он уже не упал. Мальчика в полете поймал Бельский, рухнувший на свое кресло, и прижавший некрупное, но уже достаточно тренированное тело к груди – словно главное свое сокровище в жизни. Олегу было в его объятиях не комфортно; он предпочел бы сам оценивать события; и реагировать на них. А еще – мешали сразу две руки. Собственная, которую он вывернул так, чтобы не пронзить Ножиком князя, и вторая, мощная, княжеская, которой Николай Ефимович шарил на собственной груди. Он еще и шептал – страшно, с присвистом, костеря неведомых врагов, и обещая им немыслимые кары: