Яна Каляева - Комиссар

На мосту через Фонтанку толпились матросы, но не банда, просто сборище. Саша прошла сквозь них, не ускоряя шага, и никто даже не окликнул ее. Чуть вздрогнула от звона стекла – верно, кто-то разбил витрину одного из роскошных магазинов. Удивительно, что здесь до сих пор можно найти целую витрину.

Нужная квартира в доходном доме на Екатерининском канале располагалась на четвертом этаже. Здесь, наверно, и в лучшие – ну, для кого-то лучшие – времена не было швейцара. А вот лестницу прежде украшал ковер, и выдирали его с мясом. За медные штанги зацепились пучки пестрых нитей. Замка в двери не было, и все же Саша постучала. Если там засада, то с этим все равно ничего особо не сделать. А вот от случайной пули настороженного горожанина стук в дверь может и уберечь.

– Я здесь. Входите, – ответил хрипловатый мужской голос. Саша машинально проверила, легко ли выходит из кобуры маузер – этот жест всегда придавал ей уверенности. Толкнула покрытую облупившейся краской дверь. Осмотрелась.

Небольшая пыльная комната. Заставленный рухлядью сервант. Колченогий стул с измятой, но аккуратно сложенной одеждой. Продавленная софа у дальней от окна стены. На софе – слабо приподнявшийся на локтях человек.

– У меня тиф. Будьте, пожалуйста, осторожны, не приближайтесь ко мне, – сказал человек. – Болезнь опасная и чрезвычайно заразная. Кто вы, для чего вы здесь?

Саша прошла через комнату, распахнула нечистые оконные створки.

– Душно тут у вас, Андрей Евгеньевич, – глядя будто бы в окно, краем глаза Саша отследила реакцию лежащего на софе человека. Имя, похоже, его, на чужое имя люди рефлекторно реагируют иначе. – Больным нужен свежий воздух, вы знаете? Меня зовут Александра Иосифовна Гинзбург. Я – старший следователь ПетроЧК. Пришла, чтобы поговорить с вами, Андрей Евгеньевич.

Щербатов медленно кивнул.

– Да, я понимаю. Имя мое вы уже знаете, потому представляться кажется излишним. Простите, что не могу подняться на ноги, – Щербатов с видимым усилием сел в постели, откинулся на подушку. – Пригласил бы вас сесть, но некуда, я гостей не ожидал.

– Не страшно, – ответила Саша. Села прямо на широкой подоконник, подальше от больного, но так, чтоб хорошо его видеть. Средних лет мужчина, широкоплечий и крепкий – болезнь не иссушила его. Почти полностью облысевший, только по вискам и затылку идет венчик волос. Недлинная, еще недавно явно аккуратная борода, чуть запущенные усы. Широкие низкие скулы, массивный нос. В разрезе глаз есть что-то татарское. Отнюдь не красавец, но лицо открытое, располагающее. Признаки болезни налицо: сыпь, испарина, неровное дыхание. Такое не подделаешь.

Комнату постепенно наполнял сырой петроградский воздух. Саша привычно улыбнулась. Всегда улыбайся людям, учил Моисей Соломонович.

– Я понимаю, что вряд ли вы хотите сейчас разговаривать, тем более со мной. Но если вы немного подумаете, то поймете, что эта беседа и в ваших интересах тоже. Расскажите о себе. В свободной форме. И я должна посмотреть на ваши документы.

– Паспорт и офицерская книжка на столе, возьмите, – Щербатов поколебался немного. – Не думаю, что я обязан отчитываться перед вашим ведомством. Но скрывать мне нечего, да и нет ничего особенного в моей биографии. Родился здесь, в Петербурге. Отец мой, дед и прадед служили Отечеству, так что и мой жизненный путь был предопределен. Окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, затем Николаевскую Академию Генштаба. Поступил в действующую армию…

Саша слушала, сверяясь с документами и досье. Ее больше интересовало сейчас не что Щербатов говорил, а как. Она нередко беседовала с военными, и многие из них не могли скрыть, что необходимость разговаривать с ней – большевичкой, еврейкой, бабой наконец – оскорбляет их. Они раздражались, возмущались, отмалчивались. Щербатов же говорил спокойно и серьезно, будто бы видел в ней равную. Видимо, не в его обыкновении тратить силы на беспомощную злобу. Тем более что сил у него действительно оставалось немного.

Стакан у постели больного был пуст. Саша осторожно подошла и наполнила его водой из своей фляжки. Достать чистую воду в Петрограде стало не так уж просто в эти дни.

Щербатов слабо улыбнулся. Вместе с водой принял лекарство из стоящего у постели пузырька.

– Хинин, – пояснил он. – От лихорадки.

Надо же, отметила про себя Саша, лекарство есть у него. И наволочка не настолько несвежая, как была бы, если б ее не меняли с начала болезни. Кто-то явно ухаживает за ним, пусть и нечасто…

– Я могу оставить открытым окно, – сказала Саша, – чтоб вы могли видеть небо.

– Весьма любезно с вашей стороны. Ладно, переходите уже к своим вопросам. Я отвечу.

– Зачем вы прибыли в Петроград? – спросила Саша.

– Думал найти родных, сослуживцев, друзей. Нашел только сыпной тиф, как видите.

– Что вы намерены делать в будущем?

– Затруднительно планировать будущее в моем положении. Я, конечно, понимаю, к чему вы клоните, Александра Иосифовна. Вы хотите, чтоб я поступил на службу в вашу Красную армию.

Саша кивнула. Щербатов был честен с ней, и она тоже не видела смысла в экивоках.

– Но какой толк говорить об этом теперь? – продолжил Щербатов. – Зачем Красной армии, да и какой бы то ни было армии, умирающий?

– Затем, что вам вовсе не обязательно умирать, – ответила Саша. – Вы не обратились в городскую больницу, и правильно. Там бы вам ничем не помогли. Но у РККА свой сыпнотифозный госпиталь. В нем есть врачи, есть медикаменты. Тиф – не приговор, многие выздоравливают. Вот только чтоб попасть в госпиталь РККА, нужно быть частью РККА. Мне хватит вашего слова, чтоб вызвать сюда санитарный транспорт.

Скверно выходит, подумала Саша. Она, по сути, дает ему выбор – Красная армия или смерть. Но ведь не она виновата, что он болен. А касаемо жалкого состояния городских больниц… да, многие сказали бы, что это в том числе и ее вина как большевички. В глубине души Саша знала, что здесь есть доля правды. Большевики власть взяли, а разруху победить не могут. Но теперь уже нет выбора, кроме как скорее закончить войну, чтоб отстроить все заново. И больницы для всех в том числе. А пока многим и многими приходилось жертвовать.

– Я хотел бы задать вам вопрос, – сказал вдруг Щербатов.

– Да, пожалуйста.

– Александра Иосифовна, скажите, почему вы, лично вы, воюете?

Саша глянула на Щербатова с искренним любопытством. Люди в его, да и не только в его положении редко интересуются чем-то, помимо самих себя. Он, конечно, заслуживал самого искреннего ответа.

Саша села на пол по-турецки. Теперь ее глаза находились на одном уровне с глазами ее собеседника.