Яна Каляева - Комиссар

Зачем я говорю ему это, подумала Саша. Ведь даже если он вдруг согласится вступить в РККА, вызывать санитарный транспорт уже поздно. Ее собеседник умирает.

– Что ж, теперь-то я уже едва ли стану частью хоть какого-то будущего, – почти прошептал Щербатов. Даже на расстоянии Саша чувствовала, как нарастает жар в его теле. Потрескавшимися губами он шевелил с трудом, и все же продолжал говорить. – Но я бы не захотел делаться частью того будущего, которое строите вы. Даже если другого действительно и нет. Во имя каких-то химер вы уничтожите все, ради чего только и стоило жить. Досадно умирать с таким знанием. Я так и не смог послужить Отчизне как следует. Не сумел уберечь Россию от вас… таких, как вы. И сам многого не успел увидеть, испытать, осознать. Даже семью не завел, все откладывал до окончания войны. И все же, как ни странно это прозвучит, – Щербатов слабо улыбнулся, – я благодарен вам за то, что вы пришли. Мне давно уже не с кем было поговорить. Даже жаль, что я не могу просить вас остаться здесь еще ненадолго.

Саша встала, подошла к окну. Должно было уже стемнеть, но белая ночь наполнила Екатерининский канал лишь мутными сумерками. Куцые обрезанные деревца беспомощно тянули прутики к небу. А ведь в Белостоке сейчас зреют сливы, и звезды восходят крупные, как грецкие орехи.

Саша приняла решение.

– Вам вовсе не нужно просить меня остаться. Я просто останусь с вами, безо всяких просьб.

Со своим начальником и другом Моисеем Соломоновичем Урицким Саша не могла прийти к согласию только по одному вопросу. Урицкий не одобрял увлечения месмеризмом, хоть и не мог определиться, считать его чересчур опасной и малоизученной практикой или банальным шарлатанством. Саша же сама наблюдала, как месмеристы излечивают больных или, по меньшей мере, облегчают их состояние. Ее, однако, интересовал не медицинский аспект, а возможность воздействия на людей. На допросах она применяла месмерическую сонастройку, чтоб почувствовать состояние подследственного. Иногда удавалось чуть подтолкнуть человека к тому, что он и так был уже готов сделать – помочь переступить через слабеющие запреты. Пока у Саши не получалось гипнозом заставлять людей делать то, чего они на самом деле не хотели. Но она верила, что возможно обрести полную власть над сознанием другого человека, надо только практиковаться.

Говорили еще, будто через месмерическую связь можно вернуть умирающего к жизни. Этого Саша никогда не практиковала, но ей давно хотелось. Проводить опыты на людях, которых она убивала по работе, ей представлялось неэтичным. А вот Щербатов… если она уйдет сейчас – ее работа чекиста была здесь закончена – он просто умрет в одиночестве. Что плохого выйдет, если она получит наконец тот опыт, о котором мечтала? Заодно, возможно, спасет жизнь этому ненужному революции, но такому интересному человеку. Щербатов нравился Саше, в нем было какое-то благородство – хотя как большевичка она не должна была употреблять это слово в положительном значении.

Щербатов пока оставался в сознании, и это явно давалось ему с трудом. Похоже, если он сейчас заснет, то уже не проснется.

Саша села на пол у изголовья больного. Попробовала поймать ритм его поверхностного, лихорадочного дыхания.

– Я вижу, вам хуже, Андрей Евгеньевич. И совсем скоро сделается еще хуже. Но это хорошо. Это значит, вы входите в кризис, и быстро входите. Болезнь не успела вас слишком уж измотать. Скоро вам понадобятся все силы, какие у вас есть. Просто для того, чтоб оставаться в сознании. Вы все еще держитесь. И вы сможете держаться дальше. Не засыпайте сейчас. Оставайтесь со мной. Слушайте мой голос. Помните: пока вы слышите мой голос – вы живы.

Дыхание удалось синхронизировать. Саша поняла это по тому, что у нее участился пульс. Сердце стало биться неровно, по телу прокатилась волна озноба, на спине выступил пот.

Но ее задача – не умереть вместе с ним, а вернуть к жизни его. Надо чем-то его зацепить. Заставить его слушать ее, превозмогая сон, преодолевая смерть. Вызвать у него сильное чувство, которое привяжет его к миру живых.

Но какое это может быть чувство?

Страх? Трудно. Капитан наш не из робких. А если передавить, так просто отдаст богу душу, и в чем тогда смысл.

Сострадание? Может сработать. Контрразведчица, не способная работать под деву в беде, профнепригодна. Просто дай ему понять, как ты нежна и уязвима.

Но есть в этом что-то небезопасное. Это же приворот, присуха . Тонкий лед. Да и просто пОшло, в самом-то деле.

Думай, Саша. Как можно подействовать на мужчину?

Ну конечно. Стремление к величию. На это покупаются они все.

– Мы говорили о будущем, Андрей Евгеньевич. О том, что нет другого будущего, кроме того, что строим мы, большевики. Но знаете, почему его нет? Потому что нет того, кто мог бы его создать. Пока нет.

Я открою вам одну тайну. Маркс был прав во многом, но в одном ошибался. Не реальность формирует идеи, а идеи формируют реальность. Только не реальность настоящего, а реальность будущего. Если сейчас появится противостоящая нашей идея – появится и альтернативное, назовем это так, будущее.

…Заткнись, заткнись, заткнись! – орал голос где-то на краю сознания. Саша с легкостью его приглушила. Щербатов медленно, редко дышал и слушал ее очень внимательно. Саша не думала о том, о чем теперь говорить. Она просто настроилась на лежащего перед ней человека, такого сильного и такого беспомощного. Ее речь была собрана из обрывков его слов, мыслей, чувств. Саша нашла волну, и волна подхватила ее.

– Вы говорили о человеческом достоинстве, которое можно обрести, когда занимаешь свое место. Но легко ли человеку обрести свое место в меняющемся мире? Нет большего счастья, чем исполнять свой долг. Но как осознать свой долг среди неопределенности, которую безумцы называют свободой?

– Продолжайте, не останавливайтесь, – прошептал Щербатов.

Саша сосредоточилась на дыхании – сейчас у них было одно дыхание на двоих, и если она собьется, дышать сам он не сможет. Возможно, не сможет дышать и она, слишком тесной стала их связь. Теперь и ее сердце болело и билось неровно, словно она тоже горела в тифозной лихорадке – что так и было в некотором смысле.

– Не в том ли задача государства, чтоб найти всякому человеку его служение? – Слова не имели значения, важно было только продолжать говорить то, что могло удержать его на этом берегу. – Россия измучена хаосом и потрясениями. Она ждет того, кто принесет ей умиротворение. Люди и классы перестанут сражаться за свои интересы, потому что всякий сделается частью общего. И тогда над великой Россией взойдет солнце, под которым у каждого будет свое место.