Дмитрий Гартвиг - Чёрные крылья

– Тем, господин Бухарин, – резко перебил говорившего американец. – Что по донесению того же гестапо, агентов изначально было шестнадцать.

Вот теперь в помещении повисла по-настоящему гробовая тишина. Все присутствующие, за исключением американца, который продолжал выкуривать одну сигарету за другой, молчали, медленно переваривая полученную информацию. Каждый из них испытывал то самое облегчение утопающего, который посреди бескрайнего океана видит грязную, почерневшую и взбухшую дощечку, последнее напоминание о погибшем в шторм корабле. Это, конечно, не спасение, но в безжалостном водном мире хоть что-то.

Наконец, слово взял Саблин:

– Ты хочешь сказать, Джеймс, что где-то в рейхе до сих пор действует агент Советского Союза?

– Я не могу этого утверждать, – покачал головой его новый знакомый. – Как не может это утверждать и моё руководство. Но, существует вероятность, и притом отличная от нуля, что где-то на самых высших должностях немецкой империи находится ваш, русский человек.

– Высших? С чего это вы взяли, что в высших? Может быть, он как был простым служакой, так им и остался? – не унимался Бухарин.

– Успокойтесь, Николай Иванович, – резко осадил его Михаил. – Не разводите полемику на пустом месте. Если этот человек, при условии, конечно, что он до сих пор жив, сумел избежать ищеек Гиммлера, то он либо очень умён, либо уже тогда находился на достаточно высокой должности, для того, чтобы отвести от себя всякие подозрения. И я хочу сказать, что оба этих варианта рано или поздно должны были привести его к вершинам власти в рейхе. Другое дело, если он жив и добился относительного успеха, почему он не дал о себе знать?

Старикан с козлиной бородкой смущённо замолчал.

– А кому, Михаил? – вновь подал голос Саблин. – Никому не известным подпольщикам в Новосибирске? Магадане? Или, может быть, амурским коммунистам-нелегалам, которых Родзаевский держит в чёрном теле? А может, ты имеешь в виду тех одиночных народных мстителей в Московии, доведённых до предела немецкой оккупацией и от отчаяния нападающих на немецкие патрули?

Конечно, все прекрасно понимали, что на просторах разорённой России оставалась ещё одна действующая сила, но упоминать о ней при Михаиле означало подвести себя если не под смертный приговор, то под двухчасовую гневную лекцию уж точно.

– Не понимаю, что в этом плохого? В конце концов, мы, и нам подобные, единственные, кто ещё остался верен Союзу. Но хорошо, Валерий, я тебя понял, – приложив ладонь ко лбу, сказал Михаил. – Ну, и что тогда ты предлагаешь? – спросил он, поворачиваясь к американцу, – Как мы, по-твоему, сможем связаться с нашим агентом в Германии, особенно учитывая тот факт, что мы не знаем его ни имени, ни позывного, ни занимаемой должности. Да чёрт подери, мы даже не знаем, жив ли он вообще, или нет.

«Нашим», – подумал про себя Саблин. – «Значит, Михаил не планирует начинать очередную идеологическую перепалку, на основе того, что взгляды этого неизвестного могут отличаться от его понимания идей Маркса. Это уже хорошо».

– А я и не предлагаю вам связываться с ним, – Джеймс наконец-то закончил курить. – Это сделает Чёрная Армия.

«А ведь я уже было подумал, что всё обойдётся…», – с тоской подумал Саблин.

– Чёрная Армия?! – в гневе воскликнул Михаил. Строго говоря, он не был одинок в своих чувствах. Его возмущения разделяли и все остальные участники совета. – Вы предлагаете передать бесценные сведения советской разведки этим предателям?! Пусть катятся к чёрту вместе со своим великорусским шовинизмом и обожаемым верховным маршалом, от нас они ничего не получат!

Так уж получилось, что одновременно с падением Союза, пала и его коммунистическая идеология. Правда, не от рук немецких захватчиков, как это могло показаться со стороны, а от рук военной хунты, возглавляемой Жуковым. Как только военные свергнули Кирова, верховный маршал провозгласил смену курса и отказ от идей Маркса, которые привели Россию к такому бедственному положению и поставили на край гибели. Фигуру Ленина он заменил собственной персоной, а идеи мировой пролетарской революции сменили идеи национализма, ставящие выживание русского народа во главу угла.

Не всем, правда, это пришлось по вкусу. Очень много ортодоксальных коммунистов и верных кировцев, не поддерживавших новый курс Жукова, сбежало за Урал, прямо в лапы к японским оккупантам. И если Новосибирск или Магадан к таким беглецам относились терпимо, то вот в Приамурье, где власть захватил Константин Родзаевский, основатель Русской Фашистской партии, они были вне закона и подвергались репрессиям. Одним из таких ортодоксальных марксистов был и Михаил Андреевич Суслов, человек, что уже на протяжении восьми лет руководит Русским Сопротивлением в Новосибирской республике. Правда, русское в этом Сопротивлении только название. Всё остальное – это огромный полемический марксистский кружок, участники которого целыми днями спорят о том, насколько сильно Киров отклонился от ленинского курса, и почему именно это, а не какое-либо другое отклонение являлось фатальной причиной краха Союза. Впрочем, несмотря на то, что это положение дел Саблину решительно не нравилось (во главе именно его взглядов всегда стоял, в первую очередь, реваншизм, а поэтому он готов был иметь в союзниках хоть самого чёрта, лишь бы тот помог изгнать оккупантов с его родной земли), иногда он задумывался, что всё могло бы быть намного хуже. Ведь именно благодаря усилиям Михаила Сопротивление в Новосибирске всё ещё представляет из себя единую организацию. А вот в Магадане, например, местные подпольщики уже раскололись на десятки мелких течений, каждое из которых не столько занимается подрывной деятельностью против японцев, сколько грызётся с остальными, за право называть именно своё понимание социализма истинно верным.

– Вам, Михаил, я ничего не предлагаю, – иронично упрекнул председателя новосибирского сопротивления Джеймс. – Я лишь прошу перевести меня через границу для встречи с людьми Жукова. Вы можете как угодно относиться к идеям верховного маршала, но вы не можете отрицать того, что он – единственная реальная сила во всём регионе, которой под силу наладить связь, если это до сих пор возможно, с тем самым неизвестным нам агентом.

– Пусть этот националист и реакционер делает, что хочет у себя в вотчине, но я не позволю ему претендовать на что-то больше, чем заслуженное им по праву звание местного полусумасшедшего царька, – Михаил был непреклонен. – Все мы ценой огромных потерь полсотни лет выползали из великодержавной имперской ямы не для того, чтобы одним махом вернуться туда, втоптав все наши светлые идеи в грязь. Особенно сейчас, когда они так нам нужны.