Андрей Валентинов - Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы

Ахилло вспомнил утреннюю схватку, и ему стало не по себе.

– Гонжабов, почему вы сказали, что рядом со мною – смерть?

– Это легко заметить, – бхот медленно повернулся, на Михаил взглянули темные, чуть прищуренные глаза. – Но твоя не среди врагов, ищи ее среди своих…

Яснее намекнуть было нельзя.

– Ты его не слушай, – вмешался Ерофеев. – Это он, как от нашей власти пострадавший, злобствует!

Бхот промолчал, Михаилу тоже не захотелось вступать в спор. Слишком хорошо он знал, как близка смерть для тех, кто служит в Большом Доме.

– Вы оба смелые люди, – продолжал Гонжабов. – Но вы слепы и даже не знаете, за кого отдаете жизни. Когда-то я тоже был таким, но потом понял, что мы – всего лишь глина, из которой Он лепит новый мир.

– Вот тебе «четвертак» и впаяли, – наставительно заметил Ерофеев. – Чтобы не философствовал! Это, гражданин Гонжабов, изменой пахнет.

– Я не предатель. Я по-прежнему служу Тому, Кто открылся мне, когда я молил о просветлении. Но я знаю, кому служу, а вы – нет. Впрочем, в царстве Шинджи мы не почувствуем разницы…

Ему не ответили. Даже Ерофеев задумался, Ахилло же внезапно понял, что они с ЗК Гонжабовым думают сходно, хоть и называют вещи разными словами. Михаил не слишком верил в близкий бесклассовый рай. Но власть, победившая в Смуте и вновь спаявшая страну, вызывала уважение, поэтому он старался служить честно, прекрасно понимая, что любой строй имеет свои недостатки. Однако в последнее время Ахилло перестал понимать происходящее. Каток, сорвавшийся с места, мог в любую минуту подмять не только Михаила с его философией, но и любого, от простого работяги до самого наркома Ежова, превращая бытие в бесконечный карнавал смерти. Но смысл во всем этом ужасе был, Ахилло чувствовал это и еще более пугался…

Наутро вскипятили чай, и Ерофеев приказал выступать. Идти оставалось недолго, километров восемь, правда, часть дороги – не по Яйле, а прямо через горы. Пройдя пару километров, майор остановил отряд, сверился по карте и велел сворачивать на запад, к одной из вершин, окружавших плато Караби. Вскоре плоскогорье сменилось редким лесом, тропа поползла по склону, неровная скала под ногами сменилась серым влажным суглинком. Сквозь низкие тучи выглянуло бледное осеннее солнце, лес посветлел, и двигаться стало немного веселее. За невысоким перевалом открылась долина. Здесь пришлось задержаться – тропинка раздваивалась, ныряя в лес. Посовещавшись, решили идти по правой. Вскоре дорога вывела к огромной покрытой мхом скале. Здесь майор предложил перекурить. Уже затаптывая окурок в сырую землю, Михаил невольно остановился: среди мокрых листьев лежала гильза от «Казбека»…

Снова был подъем, на этот раз крутой, затем сырая ложбина, по которой с шумом бежала вспухшая от осенних дождей речка. Тропинка вильнула, обходя отрог высокой горы, а затем вновь пошла на подъем. Поднявшись на гребень, майор поднял руку, делая знак остановиться. Здесь, на перевале, лес поредел, открывая взору еще одну долину, на этот раз небольшую, теснившуюся между двумя горами – поросшей темно-зеленым хвойным лесом и второй, повыше, с голой каменистой вершиной. Ерофеев ткнул пальцем в карту, Ахилло всмотрелся и понял. Они были у цели.

К подножию Чердаша подошли в начале первого. Тучи вновь сомкнулись, заморосил холодный дождь. Прямо с тропы заметили первую пещеру – небольшую, служившую, судя по высохшему помету, убежищем для овец. Поблизости оказались еще две, такие же маленькие и пустые. Впрочем, не совсем – в одной из них нашли две пустые банки из-под тушенки и свежий окурок «Казбека». Незваные гости был тут совсем недавно.

Наконец, Ахилло, выбивший себе право идти первым, заметил еще одно, четвертое, отверстие в каменном теле горы. Тропинка утыкалась в свежий каменный завал.

– Ну чего? – Ерофеев опустил бинокль и перекинул карабин на грудь. – Перекурим напоследок?

Ахилло не возражал. Усталость куда-то исчезла, появился привычный азарт и даже нетерпение.

– Пойду взгляну, – решил майор. – Может они у входа караульного поставили? Слышь, Гонжабов, а ну определи, раз ты такой умный. Стерегут вход?

– Никого нет, – бхот ответил, даже не взглянув в сторону пещеры. – Не этого бойся…

Майор все же сходил на разведку, но вскоре вернулся.

– Пусто, – сообщил он. – То есть, не пусто. Там такая хрень, я вам скажу!..

Михаил уже понял, что это слово могло означать в устах Ерофеева совершенно разные вещи. Оставалось узнать, что имеется в виду на этот раз.

Проход в пещеру был невелик, едва в человеческий рост. Луч фонарика высветил неровный пол, сходящиеся к центру своды и странный четырехугольный ящик посередине. Михаил, светя фонариком, быстро осмотрелся, заметив слева еще один проход, уводивший в глубь горы.

– Нет, ты погляди, капитан! – майор был уже возле странного каменного сооружения. – Во дают!

Ахилло подошел ближе. Поверх каменного саркофага была положена тяжелая серая плита, слегка сдвинутая в сторону. Луч фонаря ушел в щель. Михаил невольно вздрогнул – из тьмы улыбался желтый, треснувший от времени череп. Рядом лежал еще один, за ним еще и еще…

Гонжабов мельком взглянул на мертвые кости и вновь, как это уже случалось не раз, слегка пожал плечами.

– Ну чего? – Ерофеев щелкнул зажигалкой, прикуривая. – Состав преступления налицо. Пиши протокол, капитан: в пещере горы Чердаш найдены неопознанные останки неустановленного числа советских граждан…

Тон майора соответствовал словам, но Михаил видел, что Ерофееву не по себе. Самому же ему стало интересно.

– Я читал об этом. Погребения в каменных ящиках! Кажется, что-то такое нашли на Чатыр-Даге…

– Пещера Тысячеголовая, – вздохнул майор. – Знаю, я ведь, мать его, археолог! Эти, из академии, нам коньяк поставить должны… Там – проход, заметил?

Михаил кивнул.

– Думаю, пастух этот, Валилов, сюда и заглянул, – продолжал Ерофеев. – Может золото искал… А ты чего скажешь, Гонжабов? Ты же, вражина, у нас эксперт!

Бхот обвел взглядом пещеру, провел рукой по воздуху:

– Это место было заклято. Очень давно. Сейчас здесь спокойно, эти мертвые мертвы навсегда.

– Слыхал? – майор подмигнул Михаилу. – Эх, попы мне эти, монахи… А чего там?

Он кивнул в сторону прохода. Бхот усмехнулся:

– Смерть!..

– Ах ты, ядрить твою! – взъярился Ерофеев. – Ты чего, по-человечески сказать не можешь? Засунуть бы тебя в Бутырки, на год-другой…

Гонжабов даже не повернул головы. Ерофеев, не скрывая опаски, поглядел в сторону темного входа:

– Ладно, не обижайся! Раз тебя сюда послали, скажи, что делать надо?

Вновь усмешка на смуглом лице:

– Хочешь обмануть смерть? Хорошо, я сам поведу вас. Когда-то меня прозвали «Нарак-цэмпо». Может, повезет…