Владимир Лазарев - Последняя история мира

С этими словами Николас встал за спиной фальшивого короля и положил холодную костлявую ладонь на его пухлое, влажное от пота плечо. Томас издал глухой стон.

– Ты поможешь нам, Ксарвас. Это факт. Пропусти его через себя. Пусть он осядет непреложной истиной в твоей голове. Мы вместе, ты и я, прямо как в старые добрые времена, отловим этих Крыс. Иначе, в случае твоего крайне маловероятного отказа, на следующий же день политика закончится. Мы просто сотрем твой кукольный театр в порошок. Сюда придет войско, у которого будет один приказ: «Латрис должен быть разрушен». Твой дом будет предан огню, и даже если ты сбежишь, у тебя останется лишь один путь – маршировать прямиком через Границу. Мы придем – и я буду в первых рядах – исправлять ошибки своего родного дома. И можешь не сомневаться, Томас, обязательно загляну к тебе на твое прекрасное вино!

Звенящая тишина прерывалась частым биением одного нездорового сердца и капающей с потолка воды.

– Сейчас я поднимусь наверх, сниму комнату в наименее отвратительном трактире и напишу Патриарху, что мне удалось достигнуть понимания с Ксарвасом Хорием. Найди меня завтра с утра, Ксарвас, и мы с тобой обсудим наши дальнейшие действия.

Николас молниеносно развернулся, как когда-то в молодости на строевой, и бодрым шагом начал восхождение по скрипучей лестнице, слегка поклонившись в знак прощания. Когда он проходил мимо неподвижной статуи по имени Гарстон, его окликнул поникший голос теневого короля.

– Ребятки, похоже, нашли что-то интересное, а, Николас? Там, на Границе. Обменяли на это пятерых друзей. Как думаешь, стоило того?

Николас Савиар дослушал вопрос до конца и, не поворачивая головы, молча исчез за дверным проемом.

Для большинства жителей Акроса утро в теплое время года начинается куда позднее, чем в других городах. Когда в набожном Левиафане и трудолюбивом Домоа́ре с первыми лучами солнца уже вовсю снуют уличные обитатели, в Акросе не спят лишь стражи и не привыкшие к местным порядкам гости города. Простой народ в это время еще отсыпается после очередной веселой ночи.

Нельзя, конечно, сказать, что этому месту незнакома набожность и суета. Когда лето в Ойкумене постепенно начинает сменяться зимой, все становится куда привычнее для гостей Акроса – религиозные обряды не длятся всю ночь и не заканчиваются попойками и оргиями, а улицы с раннего утра полны прозорливыми торговцами, просящими подаяние бедняками и вездесущей босоногой ребятней.

Однако в Акросе есть и те, кто управляют городом, и для этих людей нет лета и зимы, как нет и разницы в обрядах. Чиновники всех мастей от самого начала существования Акроса признавались выше традиции – и одновременно необходимо предполагались ею. Те, кто направляет жизнь людей, намерено отдаляются от грубого быта и примитивных развлечений простого народа, чтобы целиком посвятить себя благому делу пастыря, денно и нощно измышляющему лучшие пути жизни для своих подопечных.

Не стоит и говорить, что этим ранним теплым утром верные слуги народа уже находились на постах, или, по крайней мере, спешили на службу. Одним из тех немногих, кто еще не успел приступить к обязанностям, был молодой помощник главного казначея по имени Иэн – он неторопливо направлялся к своему дому в той части города, которую не затрагивают летние ночные столпотворения и не беспокоят нищие. Молодой чиновник наслаждался свежим утренним воздухом, пока еще не раскаленным дневным солнцем, и благодарил судьбу за легкое похмелье. От него буквально разило примитивными развлечениями простого народа, и следы их надлежало свести к минимуму, прежде чем он покажется в казначействе.

Спешить и, тем более, беспокоиться о чем-либо было не обязательно – как и большинству чиновников с той же фамилией, сильно трудиться ради должности Иэну не пришлось. Как любил повторять сам Иэн, родиться членом самой влиятельной семьи во всем Акросе стало самым удачным его решением. Тем не менее некое чувство меры все же было ему знакомо, и он не сильно злоупотреблял своим положением. Более того, Иэн никогда не прикрывался высоким статусом и старался до последнего сохранять инкогнито всякий раз, когда приходило время отправляться на ночные гуляния. Поэтому он обязательно приведет себя в порядок и явится на службу в положенный час, как и подобает всякому чиновнику.

Путь Иэна пролегал вдоль городской стены, где скоро с новой силой закипит жизнь – на всем протяжении высокого каменного сооружения днем совершаются ритуальные обходы, что привлекает множество торгашей и тех путешественников, которых не отпугнули ночные гуляния. Их место собрания не случайно, ведь стены играют важную роль в жизни не только Акроса, но и остальных городов. Любой человек, покинувший родной дом, подвергает свою жизнь опасности – дикие племена, неспособные вершить что-то, кроме насилия, бродят по всей Ойкумене, и только прочный камень отделяет оазисы закона от животной ярости дикарей.

Праздные размышления Иэна перешли от дикарей к цивилизации – история Ойкумены прочно сидела в его памяти, некогда вбитая туда непосильными трудами лучших учителей мира, и вот, спустя годы зубрежки, чиновник взял в привычку размышлять о религии и сотворении мира – что еще оставалось делать одному из самых беззаботных людей Акроса? Философия захватывала его воображение. Взять, к примеру, Церковь Левиафана. Христиане учат, что некие Спасители являются родоначальниками Ойкумены. Столетия назад они спасли от страшного божьего суда самых достойных своих последователей, и они же, якобы, воздвигли Границу, что отделяет мир живых от мира мертвых. Но если послушать проповедников Акроса, Домоара или Латриса – голова начинала идти кругом от всех толков, богов и полубогов. Во всей этой религиозной каше лишь одно являлось общим – вера в неких создателей, подаривших людям жизнь, общий язык и тайные знания различных ремесел. Чиновник позволял себе верить только в то, на чем сходились все без исключения.

В очередной раз Иэн поймал себя на мысли, что он использовал свое привилегированное положение для познания мира. Эта мысль невероятно льстила ему. Другие на его месте могли бы распорядиться выпавшей возможностью не столь благородно – но не он. Иэн понимал, что в его видении вещей слишком много тщеславия и самодовольства, но не мог думать как-то иначе.

«Почему бы и нет, – размышлял он всякий раз, когда чувствовал себя виновным во взгляде свысока. – Благородное дело – в благородном поступке. Какая разница, что я при этом себе думаю?»

Так, в очередной раз успокаивая проснувшуюся крайне некстати совесть, Иэн подошел к границе жилых улиц, где бдительная стража стерегла путь в роскошную часть города. От их вида молодой чиновник невольно занервничал и вновь вспомнил о некоем важном деле, которое хотел с ним обсудить главный казначей.