Владимир Лазарев - Последняя история мира

– Господин Малидор распорядился проводить дорогих гостей в винный погреб, где он сам изволит находиться в настоящий момент. Несмотря на мои настойчивые протесты, я был вынужден подчиниться!

– Выдохни, милейший, – отмахнулся Николас. – Веди к своему хозяину.

Получив в ответ очередной услужливый кивок, гости последовали за мажордомом вглубь крыла прислуги. Убранство вокруг резко поскромнело, воздух пропитался запахом натруженных тел, а престарелому мажордому становилось все хуже от того, что почетным гостям приходилось находиться в таком не подходящем их статусу месте. Наконец старый слуга остановился у нужной двери, вытянулся по струнке и распахнул перед Николасом и Гарстоном вход в погреб.

Снизу доносился писклявый сиплый смех хозяина дворца. Он явно был не один – невидимый собеседник распалял его и заставлял издавать эти малоприятные звуки. Николас и Гарстон стали спускаться вниз по лестнице, поврежденные вековой сыростью ступени заскрипели – собеседники затихли в ожидании гостей. Внизу царил полумрак, слегка потревоженный искусственным светом масляной лампы, и приятный запах дубовых бочек. Несколько из них были откупорены, и аромат содержимого витал в помещении, разбавляя тяжелый холодный воздух.

На середине лестницы новоприбывшие смогли разглядеть двух людей, сидевших за совсем никудышным столиком, на котором едва помещались графин с вином, лампа и два полных кубка. Лицом к лестнице сидел хозяин владения, Томас Малидор, – точнее сказать, он балансировал на слишком маленьком для своей комплекции табурете. Его собеседник сидел спиной ко входу, демонстративно не поворачивая головы, и, судя по всему, даже не старался вести себя вежливо. Когда Томас встретился глазами с Николасом, ухмылка невольно покинула его багровое от вина и недавнего смеха лицо, и он с виноватым видом отвел глаза. Николас не придал значения этому типичному для ставленника Левиафана жесту, приняв его за естественную реакцию на свою персону; и тут вдруг Гарстон, который шел впереди Старого Пса, остановился как вкопанный. Он смотрел на спину того самого загадочного «второго» и не говорил ни слова. Николас прищурил глаза и обнаружил, что человек напротив Томаса обладает очень примечательным обожженным скальпом. За столом сидели оба короля Латриса.

– Выпьешь с нами, Николас? – повернулся, наконец, Ксарвас. – Не помню точно, но, вроде, сейчас никто не постится.

Николас продолжил спуск и ступил на земляной пол, оставив неподвижного Гарстона за спиной.

– Извини, что с тобой не пошел. Совершенно неожиданно захотелось вина после твоего ухода, а если хочется вина хорошего, то это – к Томасу. Вот я и… По своим тропам, так сказать.

Николас молча поравнялся со столом.

– Что скажешь, Томас? Какого вина лучше предложить гостю? – Ксарвас бросил смешливый взгляд на Старого Пса – и тут же осекся. Безучастный Томас тоже что-то почувствовал и осмелился-таки поднять глаза на своего ненавистного земляка, о чем быстро пожалел.

Николас Савиар, правая рука Патриарха Левиафана, улыбался от уха до уха. Более неестественного, неправильного зрелища вынести не мог никто из присутствовавших, кроме разве что Гарстона, которому посчастливилось остаться за спиной «дорогого гостя». Но и его везение продлилось недолго, потому что, к всеобщему ужасу, Николас вдруг стал издавать звуки, отдаленно напоминавшие смех. Он прикрыл дрожащие губы рукой, но его глаза продолжали смеяться, а через стиснутые зубы с настойчивостью вырывался воздух. Это продолжалось всего несколько считанных мгновений, но этого хватило, чтобы сцена достигла точки максимального напряжения. Ксарвас Хорий невольно подумал об охотничьем ноже, припрятанном за голенищем сапога, и заодно бросил взгляд на Гарстона: тот уже держался за что-то на своем поясе. Томас Малидор, который изначально не был в восторге от этой встречи, теперь же откровенно трясся и обильно потел.

Николас успокоился и вздохнул. Улыбка покинула его лицо, возвратив все в привычное русло, по крайней мере – внешне. Он продолжал улыбаться про себя, ведь только что он смеялся хорошо, искренне – пусть и пытался это скрыть в силу привычки. К нему пришла ясность, абсолютное понимание происходящего. Нет, он, конечно, не разгадал игры Ксарваса – хотя тот, скорее всего, действительно не знал ничего стоящего, а просто водил Старого Пса за нос. Николас понял, а вернее будет сказать – вспомнил, что его задание не могло провалиться. И это не императив – это факт, заложенный в саму суть его миссии. У Ксарваса не было выбора. У Крыс не было выбора. Так решил Патриарх Левиафана.

– Спасибо, Ксарвас, – голос Николаса звучал весело и уверенно, будто он больше не находился в Латрисе. – Ты упростил мою задачу. Во-первых, ты избавил меня от муки общения с этой потеющей свиньей, – кивок в направлении Томаса. – Во-вторых… А во-вторых, даже и не знаю, с чего начать.

Николас сложил руки за спиной и медленным шагом направился к одной из откупоренных бочек.

– Да, сегодня, безусловно, исторический день, – после короткой паузы заключил он. – Позволь объяснить. Ты ведь наверняка в подробностях помнишь те далекие дни погромов, которые оставили на тебе эти шрамы?

Ксарвас в ответ лишь молча смотрел на Николаса.

– Конечно, помнишь. Это был риторический вопрос, для контекста. На самом деле, я хочу, чтобы ты сказал мне – что в итоге сделал Левиафан, когда нам вместе удалось задушить восстание дикарей?

Король Латриса хранил молчание и угрюмо сверлил взглядом своего давнего знакомого и – когда-то – боевого товарища.

– Ответ вот в чем, – ничуть не смутившись, продолжал Николас. – Левиафан сделал тебя королем. И закрыл глаза на все, что ты делал в дальнейшем, – лишь бы город устоял. После такого компромисса пути назад уже не осталось. Ведь что случилось потом? Ты узаконил грех, Ксарвас. Ты превратил город, которому суждено было стать местом избавления от врожденного невежества, в собственный кукольный театр. И что сделал Левиафан, когда стало ясно, что ты – главная беда Латриса, а не дикари? Его глаза остались закрыты. Ты искоренил малый, хаотичный грех, а на его месте воздвигнул настоящее царство греха систематического – и нас это устраивало, ведь Латрис действительно примирял дикарей и людей, пусть и такой ценой. Я все понимал. Ненавидел, молчал, но понимал. Так вот, Ксарвас. Знаешь, почему сегодня – исторический день? Есть идеи? Нет? Неудивительно, ты ведь к такому не привык… Я, признаться, тоже. Сегодня исторический день, потому что Левиафан открыл глаза. И эти глаза смотрят прямо на тебя, Ксарвас! Я пришел к тебе за четырьмя преступниками, и ты, конечно, решил, что это очередной спектакль. Очередная придурь Патриарха, который беспокоится только о том, как вещи выглядят, а не чем они являются. Нет. На нас смотрит Бог, Ксарвас. Прямо сейчас он направляет руку Патриарха, а Патриарх – мою руку. И в этой руке – меч.