Нина Гравицкая - Колдунья из Треугольного переулка

– Все клавишные инструменты, сударыня, – склонился перед ней в поклоне Людвиг Зоргенталь, – абсолютно все.

– Неужели? – по-детски восторженно хлопнула в ладоши Анна. – И на клавесине?

– Так точно, – рассмеялся музыкант, и на клавесине, и на клавикорде. – Но поскольку на дворе девятнадцатый, а не семнадцатый и даже не восемнадцатый век, то чаще всего – на фортепьяно [19]  В наше время эти концерты с оркестром часто исполняются на фортепиано, поэтому их иногда называют «фортепианными» концертами Баха, но не стоит забывать, что во времена Баха фортепиано не было. Первое фортепьяно изобрел итальянец Бартоломео Кристофори, занимавшийся конструированием музыкальных инструментов для семейства Медичи. Он назвал своё изобретение «gravicembalo col piano e forte», что означает «клавишный инструмент, играющий тихо и громко». Это название затем было сокращено, и появилось слово «фортепьяно». * Клавир – общее название для всех клавишных инструментов того времени. .

– Но правомерно ли, – нерешительно взглянула на музыканта Анна, – исполнять музыку Баха на современном фортепьяно, если она написана для других инструментов? Ведь это нарушение авторской воли, кроме того, не искажается ли звуковой облик и содержание произведения?

– Вы правы, но только отчасти, любезная Анна, – заметил Людвиг Зоргенталь. – Большая часть клавирной музыки* XVII-XVIII веков действительно предполагает клавесинное исполнение, но согласитесь, – внимательно взглянул он на свою собеседницу, – что в фортепианном звучании музыка приобретает совсем иное качество, и совсем не случайно уже в конце XVIII века композиторы и музыканты стали остро ощущать потребность в новом клавишном инструменте. Бах же настолько гениален, что его музыка перерастает возможности всех существовавших в то время музыкальных инструментов, и я полагаю, что клавирные пьесы Баха, за исключением тех, где он указал конкретный инструмент, можно исполнить на любом клавире, в том числе и на фортепьяно, вы разве так не считаете?

– Что я могу считать или не считать, – развела руками Анна, – если сам великий маэстро утверждает это?

– Благодарю вас, – поклонился музыкант, – в таком случае позвольте мне также утверждать, что орган, – и он, с чувством сделав ударение на этом слове, в экстазе поднял вверх свои прекрасные глаза, – превосходит все инструменты вместе взятые!

– Возможно, – согласилась Анна, ведь я еще никогда не слышала, как звучит орган.

– Не «возможно», а так оно и есть, – с воодушевлением воскликнул музыкант. – Этот уникальный инструмент обладает уникальным многоголосием и колоссальными тембровыми возможностями, недаром великий Моцарт называл его королем музыкальных инструментов.

– А вообще-то, любезная Анна Йосифовна, – уважительно взглянул он на нее, – я не думал найти в такой очаровательной женщине еще и тонкого ценителя музыки.

– Вы мне льстите, маэстро, – улыбнулась Анна, – но мне приятно, я действительно очень люблю музыку и знакомство с таким выдающимся музыкантом для меня большая честь.

Анна и Людвиг Зоргенталь расстались весьма довольные новым знакомством и, произведя друг на друга самое приятное впечатление, условились встретиться вновь на церемонии открытия новой лютеранской церкви.

Однако планам этим, ввиду неожиданно открывшихся новых обстоятельств, осуществиться не привелось.

Неожиданное письмо из Франции с официальным уведомлением о том, что Анна Гурович зачислена на медицинский факультет Сорбонны, прозвучало как гром с ясного неба. Первым эту новость сообщил Анне фельдшер Натанзон.

– Не поеду! – решительно отказалась молодая женщина. – Как это не поедешь, когда деньги уплачены? – едва не задохнулся от возмущения Яков.

– Что ж поделаешь, – поджала губы Анна, – придется извиниться перед отцом.

– Причем здесь отец? – уперев руки в боки, пошел в наступление фельдшер. – Отец здесь вовсе не причем, во-первых, это больница за тебя вписалась. А во-вторых, – многозначительно поднял он вверх свой палец, – я точно знаю, что все деньги и за твое обучение, и за проживание оплатил сам Аркадий Константинович из своего собственного кармана, все, до последней копеечки! От этого сообщения Анна вспыхнула и, залившись краской, чуть не плача, воскликнула:

– Как я могу ехать, если у меня ребенок на руках?!

– Ты девка, чего, совсем умом рехнулась? – зашипел на нее фельдшер. – Какой ребенок? Приблуда эта?

– Дядя Яков, если вы будете так говорить о Лизоньке, я к вам больше не подойду! – гневно заявила Анна и возмущенно добавила:

– Никогда! Так и знайте!

– У тебя совесть есть? – не обращая внимания на ее угрозы, грозно уставился на племянницу фельдшер, – Сколько людей на ноги подняли, пока все документы тебе справили, а ты от ворот поворот?! Анна упрямо молчала, поджав дрожащие губы.

– Хорошо, – сменил тактику Яков, – деньги, предположим, тебя не интересуют, ты ведь у нас теперь богачка, – иронично прищурился он, хотя прекрасно знал, что Анна не берет у отца деньги, – но вот скажи мне, голуба, как ты жить дальше собираешься? Опять тряпкой пойдешь махать, полы мыть?

– Это почему? – насупилась Анна.

– А потому, что доктор все писаные и неписаные законы нарушает, когда к больным тебя подпускает. Рискует человек и своей репутацией и своей карьерой! Ты ведь кто? Палатная няня! – не на шутку рассердился он. – Вот и ходи себе со шваброй, а в медицинские дела не суйся! А если папенька твой лабораторию, не дай бог построит, то кто мне там помогать будет? – грозно уставился он на нее. – Я тебе не доктор Капилло, и тебя, непутевую и необразованную, и на пушечный выстрел туда не допущу, так и знай! Пойдешь на содержание к Йосифу!

Этот последний довод возымел действие, и поиски няни, возобновившись с удвоенной силой, неожиданно увенчались успехом: по протекции Евдокии уже на следующий день на смотрины заявилась молодая девушка из многодетной семьи, за плечами которой был достаточно большой опыт по уходу за маленькими детьми. Звали девушку Любашей, и она сразу пришлась Анне по сердцу: скромная, улыбчивая, с открытым добрым лицом, а самое главное – она смогла быстро найти общий язык с уже повзрослевшей Лизонькой и как нельзя вовремя освободила Анну для подготовки к поездке. Отложенные ею в дорогу вещи Йосиф Гурович почти все забраковал, сказав, что все необходимое она сможет купить себе в Париже и после длительных препирательств, вручил дочери солидную сумму на расходы.