Арсений Миронов - Двенадцатая дочь

А потом — прыг! — заскочила в шатер. Данька едва успел зашвырнуть полуголую вилу одеялом. Руточка забежала и удивилась: «Ой, братец! А почему Псаня днем почивает?» Вот неиспорченное создание — ведь не спросила она, «почему Псаня почивает в твоем, милый братец, шатре?»… Ее удивило другое: все вокруг бегают, прыгают, чирикают — а Псаня спит, вот ведь странная, я тебе говорю, миленький братец, что это мужик в юбке… И прочий колокольчиковый звон, серебряный бисер…

Этот мелкий бисер — как колкие камушки в сапоге на марше, как алмазная пыль под сердцем: Данила чувствовал каждую бусинку болезненно остро. А Старцев, кажется, и не замечает этих главнейших, страшнейших мелочей — не замечает, как за обедом Рута вскочила от стола и, оттолкнув служанку, сама побежала мыть тарелки князя Лисея… И никогда не приметить князю Лисею, что на рукавах исподней сорочки вдруг появилась тоненькая, смешная, не слишком умелая вышивка с петушками…

Нет, проклятый бред! Зверко не любит Руту, не любит вовсе! Разве можно желать, чтобы эти сумасшедшие глаза смотрели на него с послушным, отважным обожанием? Разве можно выжить новый день, спокойно ожидая ночи в кольце тоненьких рук, на шелковом ложе пылающих волос? Разве можно желать, чтобы дети его были такими же тонкими, быстрыми, сероглазыми и сумасшедшими? Да нет, нельзя, нельзя себе врать. Кому угодно, только не себе самому. Себя не обманешь. Все кончено. Ничего нельзя поделать.

Он уже любил ее.

И вот наследник Зверко шел берегом гнилого озера. Тихо посмеиваясь, потряхивая головой в тяжелом шлеме, он грустно удивлялся своему безволию. Огромный, страшный, мощнейший мужик с булатным мечом за спиной, с железным вороном во взгляде, с плетью змеистой во властной руке — идет, сутулясь и шаркая, гремя доспехом, ползет берегом гнилого озера и не может сделать по воле своей. Впервые наследник не понимал отчетливо и ярко, что нужно делать. Срыв, помешательство, штопор. Валялся в траве, тряпка. Зубами скрипел, истерику устроил…

Ты любишь ее? Ступай и возьми.

Так говорила горячая гордость, зудевшая под ребрами. Ты — сильный. Каждый шаг сильного — красив. Сильный не допускает ошибок — он просто поддается порывам. Глупость сильного не смешит, а впечатляет, как стихийное бедствие. Ступай и возьми Хватит жевать тугую соплю. Будь мужчиной.

Да, но разве я флюгер члену моему? Если я мужчина, почему мой разум податлив, как сука в поре? Я силен, и именно таким я нужен моему народу. Они хотят себе трезвого, спокойного, железного князя. Без придури. Без суеты. Без зазнобы под сердцем. Сгноить в себе любовь — и делать дело. Вот подлинная сила. Забыть Руту! Я стану князем, и тогда…

Тогда мне повесят на шею эту бледную немочь. Веснушчатую поганку с холодными ладошками, с ледышкой вместо сердца. Больная гюрза, бирюзовые глаза. Говорят, Катомина дочь — ведьма, настоящая ведьма. Зверко станет князем и будет спать с ведьмой-пиявкой в одной постели. В роскошной, широчайшей, прохладной постели. Луна будет бить в окно, как тупой прожектор, чтобы все, мля, было видно! Чтобы волосы ее казались зелеными, как плесень! Ведьма будет ползать по нему скользким гладким телом, оплетать липкими ручками, ведьма-невеста. Не, это слишком. День на троне, ночь в аду? Спасибо, я мимо. Мимо!

Железный гулкий доспех наследника Зверки двигался берегом гнилого озера Внутри трофейного унгуннского шлема метались, трепеща крыльцами, как пленные слепые мотыльки, короткие бледные мысли: «она не любит меня»… «плевать»… «терпеть»… «она не любит»… «бежать»… «не любит, не любит»…

Подойти и сказать. Рута. Я не твой брат. Ты мне нужна. И увезти ее. Навсегда, подальше. Ха. Увезти. Но она не поедет! В ее глазах я буду обманщик, подлец… Столько дней притворялся родным братом! Если б любила, могла бы простить.

Как завоевать эту рыжую дурку любовь? Вот она обожает Старцева, хочет создать аристократическую семейку. Подбирает себе породистого тощего жениха… Добро. Что если… мне стать, как Старцев, князем? Еще больше, еще властнее, чем Вещий Лисей! Властовским великим князем! Еще немножко потерпеть, притворяясь братом-наследничком. Заполучить себе властовский трон — спокойно, не торопясь, обвыкнуть. Сначала тихо избавиться от этой путанки-метанки. Сослать, развестись… В конце концов, улучить как ведьму — можно даже сжечь, плевать я хотел. Потом подождать еще месячишко, сдавить пружину в кулак… И наконец — выбрать солнечный день… И все рассказать Руте. С высоты княжеского трона, небось, позаманчивей прозвучит мое предложение. Вот смотри, дурочка: все это я сделал ради тебя. Взял власть, стал богатым… А теперь хочешь, Рута, хочешь — я откажусь от трона? Мы просто уедем прочь, чтобы быть вместе? А хочешь — останемся здесь, во дворце… Тебе к лицу будет венчик великой княгини.

Отбить ее у Старцева! Будет несложно… Лешка — дурак. Не замечает ее любви. Он передаст мне Руту собственными руками. А чего доброго, и вовсе потащится куда-нибудь в крестовый поход, в далекие траханые края. Скатертью дорога, великий мудрый дядя Леша!

Нет, я не могу подличать и хитрить. Я не хитроумный и вещий. Не грек, а дубрович. Гадко жить с подлючей задумкой на сердце. Разве Залесью нужен князь, который готов хоть нынче променять власть на рыженькую киску с ветерком в голове? Тьфу, вот ведь замутило мозги. Пойду и все расскажу Руте…

Ага?! Гордая девка даст мне в рожу, вот что! И все! Исчезнет последний шанс хоть когда-нибудь доказать глупой зверушке, что все — ради нее… Что я готов пожертвовать чем угодно, чтобы заслужить… Но сейчас у меня нет ничего! Нечем жертвовать! А если стать князем… Тогда… Можно сбросить все это княжество с плеч, как мешок с золотом, в ножки ей, как жертву, в обмен на любовь… Надо, надо потерпеть… Войти во Властов.

Нет, это ложь. Не смогу так долго притворяться! Когда-нибудь они со Старцевым… ха-ха. Они станут, допустим… целоваться у всех на глазах — как обрученные, и я… просто брошусь у разобью Лешке его многоумную голову. Да не смогу я сдержать себя, это траханый факт. Если он начнет ее целовать, и если она… если они посмеют…

Вот смех, расхохотался Зверко, внезапно остановившись под старой перепуганной березой — кажется, даже птицы притихли от эдакого смеха. Ха-ха, это похоже на анекдот про разборчивого осла, который издох от нерешительности меж двух стогов сена. Я хочу любовь. Я хочу власть. Но эти две самки не хотят уживаться в общей норе. Двум женщинам тесно у очага. Они грызут друг друга, и надо выбирать. Править княжеством и всю жизнь называть Руту родной сестрицей? Или — шанс на любовь плюс позорное клеймо самозванца!