Ант Скаландис - Меч Тристана

А ведь он действительно пришел прощаться. Он чувствовал: больше они не увидятся никогда.

Потом Тристан зашел к Курнебралу и неожиданно для самого себя проговорил странные слова:

— Я понял, наставник, ты был прав, я найду свою любовь на земле, может, это случится уже очень скоро, но любовь моя станет и смертью моей, а главное… — он замялся, как бы пугаясь собственных слов, — главное, это буду уже не я. Я-то ведь буду на небесах к тому времени…

— Что ты такое говоришь, мой юный господин?! — истово перепугался Курнебрал. — Что-то случилось у тебя? Поделись со своим учителем.

— О нет, право же, ничего. Именем Христа клянусь, ничего не случилось.

И ведь действительно не случилось, правду говорил — только должно было случиться . Но разве об этом говорят?

И Тристан поспешил уйти. Он боялся расплакаться, а это уж никак не подобало благородному рыцарю.

Светловолосый норвежский капитан назвался Олафом Белым и пригласил молодого шотландца на свое торговое судно — посидеть в каюте, в шахматишки перекинуться. Олафу сразу понравилось, как хорошо Тристан говорит по-норвежски, и, узнав, что юноша не умеет играть в шахматы, капитан поклялся за несколько часов обучить его основным премудростям древней индийской игры. Каково же было удивление Олафа, когда уже через два часа Тристан не только запомнил все правила и простейшие показанные ему комбинации, но и сам напридумывал хитрейших приемов защиты и нападения. Лотианский искусник выигрывал теперь у опытного норвежского игрока партию за партией. Многие купцы сбежались посмотреть на их поединок и принесли им вина и мяса, и шахматным баталиям не виделось конца.

Были это те еще купцы, но Тристан как-то не обратил внимания на их одежду, оружие и привычки. Все так увлеклись игрою, что и не заметили, как стемнело, вернее опять же — Тристан не заметил. А когда сделалась ночь, корабль норвежский тихо отчалил и стал удаляться от берега.

— Куда мы плывем? — встрепенулся Тристан, а тем временем над морем уже забрезжил рассвет.

— В соседний порт, неподалеку, — успокоил его Олаф. — Мы еще проплывем на обратном пути мимо твоего родного Лотиана и обязательно зайдем в Альбину. А сейчас ложись спать. Тебе надо отдохнуть. Завтра снова поиграем.

Сознание Тристана было затуманено вином и усталостью, и он поверил Олафу, тем более что давно мечтал о путешествиях и втайне надеялся встретить в чужом порту свою настоящую Любовь. Да, именно Любовь с большой буквы.

«Может, это и есть судьба?» — думал Тристан засыпая.

Это и была судьба.

Норвежские «купцы» оказались ребятами неплохими, только очень уж много пили вина. Тристан так и не понял, с каким грузом шли они на север. Если с грузом вина — так все и выпьют по дороге, если солонины — съедят. А коли дорогих тканей, украшений, золота — разве такие люди способны сохранить ценный груз? И все же: куда они плывут? Олаф выражался невнятно. Остальные кивали на капитана. Тристан кое-что смыслил в географии и в морской навигации, потому на четвертый день понял: не в соседний шотландский порт держат путь скандинавские «купцы», то есть морские разбойники. Плывут они, похоже, в Испанию, по далекому обводному маршруту. И не то чтобы не хотел Тристан побывать в прекрасной южной стране, где когда-то отец его отличился доблестью небывалой, не то чтобы сильно затосковал по родной земле и близким людям, а просто не понравилось ему, что Олаф лжет. От такого человека и его команды можно было ожидать любых неприятностей.

Грандиозный план зародился в голове Тристана. Был ведь он силен и умен необычайно, а потому решил всех пьяных норвежцев повязать по одному, особо строптивых передушить и за борт выбросить на съедение рыбам, а управление кораблем принять на себя. Он верил, всерьез верил, что в одиночку победит всех пиратов и приведет корабль в Лотиан. Это оказалось невозможно. Он одолел лишь троих, когда его ударили сзади по темени и примотали к мачте толстым булинем.

— Отпустите меня! — взмолился Тристан, поняв, что проиграл. — Дайте мне лодку, и я поплыву своей дорогой, я не хочу дольше оставаться с вами.

— Нет, лотианец, — сказал коварный Олаф, — не для того я заманивал тебя на свой корабль этой древней индийской игрой и чудесным византийским вином, не для того, чтобы теперь отпустить на все четыре стороны. Ты слишком многое умеешь, ты будешь прекрасным рабом, и если откажешься служить мне, я просто продам тебя в другую страну за большие деньги. Не будь я знаменитый на весь свет капитан Олаф Белый!

— Бог покарает тебя, норвежец, — тихо сказал Тристан и словно обмяк, обвис на могучих веревках.

В ту же секунду начали сгущаться тучи. Стремительно крепчавший ветер гнал по небу свинцово-серые, почти черные облака с невозможной скоростью и силой. Сделалась буря.

И бушевал этот шторм три дня и три ночи. И чудом, лишь благодаря огромному опыту лоцмана, корабль норвежцев не пропорол себе брюхо на острых рифах. И тогда самый старый из разбойников сказал всем:

— Давайте отпустим этого юношу. Морские боги не любят вероломства, море уничтожит наш корабль, если мы не прислушаемся к голосу разума и милосердия.

«Вот так пираты!» — удивился про себя Тристан.

И Олаф громко, перекрикивая волны и ветер, пообещал отпустить юношу и отдал приказ оснастить ему лодку, как тот просил еще три дня назад.

И в ту же секунду унялся ветер, и разметало в стороны тяжелые тучи, и солнце выглянуло, разбросав золотые лучи среди яркой голубизны, и лодка Тристана по тихой маслянистой воде поплыла к далекому берегу на горизонте, а норвежский корабль ушел в открытое море под благодарное пьяное пение и звон кубков.

Вот только берег оказался диким. Совсем диким. Небольшой, скалистый, никем не обитаемый остров.

И пресной воды всего на два дня, а пищи — и того меньше. И куда дальше плыть, одному Богу известно. А главное, стоит ли плыть, когда во все стороны лишь распахнутые настежь морские дали. Судьба.

И на третий день, когда уже не было воды, а солнце палило нещадно, явился ему высокий худой старик с длинной белой бородищей — вот этот уж точно по-настоящему седой. А глаза у него были зеленые-зеленые, как у кота, и глубокие, да, именно глубокие, в них хотелось окунуться, словно в лесное озеро, и Тристан нырнул…

В общем, обыкновенное видение, навеянное жаждой. Или не совсем обыкновенное?

Или вообще не видение?

Он не мог разобраться в случившемся, потому что дальше в памяти зияла дыра. Полный провал. Наверное, он просто умер. Однако же теперь живет по второму разу. Как это понимать? Каким образом такое получилось? Следовало вспомнить.

И Тристан принялся вновь старательно вспоминать свою жизнь, пусть не по порядку, но все равно. Надо ведь разобраться. Другого пути нет. Никто ему не поможет. Кроме него самого. Почему-то он знал: самое важное сумеет вспомнить лишь он один, и больше никто, никто в целом свете. Значит, надо стараться…