Ант Скаландис - Меч Тристана

— Никаких я голливудских фильмов не смотрела, — обиделась Маша. — А вот зато хорошо помню похожую финальную сцену в знаменитой английской ленте с Ричардом Бартоном в роли Марка.

— Ну! Я же говорю, киношек насмотрелись. Английских, американских — велика ли разница?! Вы хоть знаете, каково мне было потом? Поскольку жизнь ушла из ваших тел в момент их соединения, пришлось раскручивать этот процесс в обратную сторону по той же схеме. Раскапывать могилы я не рискнул, просто перекинул проводку из одного гроба в другой. И только мне удавалось достичь нормальной плотности энергетического потока, как приходили утром эти уроды и рубили мою бесценную конструкцию своими скверно заточенными мечами. Ох уж и напрыгались мы там с Молдагогом!..

— С кем? — ошалело спросил Иван.

— С Молдагогом. Ну конечно, это был наш человек. Я думал, вы сразу догадаетесь. На, кстати, пока не забыл, забирай свой талисман. — Мырддин протянул ему ту самую мятую десятку. — Пригодится еще.

— Ну и ну! — только и сказал Ваня.

Тем временем у Маши, очевидно, созрел вопрос номер два. Она бодро вскинула голову и как-то даже воинственно посмотрела на Мырддина.

— А что король Артур и Рыцари Круглого Стола? Они куда отправятся?

— Пока — никуда. Они ждут своего часа. Действительно ждут и время от времени разыгрывают эти спектакли строго по Томасу Мэлори, чтобы люди на земле не забывали о них. Рыцари Круглого Стола… как бы это точнее по-вашему… ну, это такое спецподразделение всемирного контроля. Ведь Логрия — это не остров Британия. Логрия — это весь мир. Король Артур может и должен воцариться на Земле. Вопрос — когда. И ответом на него будет не дата. Дату никто не сумеет назвать. Царство справедливости воцарится лишь в тот момент, когда земляне поймут истоки и смысл своих ошибок. Ведь даже Рыцари Круглого Стола — это всего лишь люди, и человеческие слабости уже сгубили их однажды. По второму разу они не хотят. Вспомните эту печальную историю — историю предательств, казней и подлых убийств. Она вам ничего не напоминает? Великую Французскую революцию, например, все эти робеспьеровские термидоры-помидоры. Или тридцать седьмой год в России. Понимаете, люди еще не разучились наступать на одни и те же грабли. Вот потому и спит король Артур, потому и молчит колокол над его головой…

— Грустно, — сказал Иван. — В раю тоже грустно.

— Тогда пойдемте в бар и выпьем старого доброго скотча, — предложил Мырддин.

— Принимается! — оживился Иван.

— Ты одевайся, чудик!

Маша подошла к нему сзади и нежно потрепала по голове.

В уютном полутемном баре Мырддин ненадолго оставил их вдвоем.

— Я люблю тебя, Машка! — шепнул Иван.

— Ага, — сказала она, медленно дотягивая виски с содовой из большого стакана с толстым донышком. — Я тоже люблю тебя, Ваня.

Они беседовали тихо, мирно, уютно, как супруги, только что отметившие свой десятилетний юбилей, проводившие гостей и размышляющие теперь, помыть ли сначала посуду или сразу завалиться в койку по случаю праздника. Да, им хотелось сейчас дойти до номера «люкс», принять душ, который, разумеется, уже наладили, и лечь вместе в постель. Конечно, хотелось. Но как-то очень спокойно, вяло, лениво. В общем, это было даже ново и приятно, но чудилось, что теперь так будет всегда. Здесь, на Авалоне, не было мимолетного, яркого, острого, земного счастья — счастье в раю было каким-то совсем иным. Мягким, теплым, размеренным и прочным — на века. «Счастье для стариков, для бесконечно уставших людей», — подумал Иван.

— Ваня, — спросила она, — ты хочешь здесь остаться?

— Угу, — кивнул он. — Здесь здорово.

— Мне тоже нравится, — согласилась Маша. — А домой хочешь вернуться?

— Еще сильнее, — сказал Иван.

— Я тоже!

И Маша сверкнула глазами, как солдат, вызывающийся в бой и делающий шаг вперед из шеренги. Мырддин уже стоял над ними.

— В двадцатый век я не смогу вас отправить вместе.

— В каком это смысле? — не понял Иван.

— У каждого из вас будет свой путь. Так устроена жизнь. А уж там, если захотите и сможете, найдете друг друга.

— Мы согласны! — выдохнули они оба одновременно.

Мырддин долго вел его по темным пустым коридорам, открывал какие-то двери, захлопывал их за спиной. Несколько раз пришлось спускаться на лифте, и много лестниц отшагали они вниз пешком. В маленькой комнатенке без окон Иван обмундировался в привычную камуфляжку накинул сверху бушлат, надел зимнюю шапку и сунул ноги в утепленные кирзачи. Потом они прошли последним мрачным туннелем вдоль ржавых труб и поросших паутиной кабелей в самый темный его конец, где светилась лишь одна маленькая красная лампочка.

— Ну, будем прощаться? — спросил Мырддин.

Тяжелая бункерная дверь со скрипом растворилась, впуская в кишку туннеля неверный свет уличных фонарей, отблески взрывов и зловещие вспышки осветительных ракет. Слышалась отдаленная стрельба и крики. Ворвался в легкие морозный воздух, пропитанный запахами горелой солярки, пороха и разлагающихся трупов. Грязно-синее ночное небо наполовину закрывала махина полуразрушенного здания. Иван сразу, теперь уже без ошибки, узнал его — дворец Дудаева в центре Грозного: черные провалы окон, дымки, рыщущие лучи прожекторов. Неожиданно налетели три вертушки и несколько крупнокалиберных пулеметов застучали очень близко и громко. Иван пригляделся. Слева, окопавшись в развалинах, засел пензенский ОМОН. Ребята увлеченно долбили по минометной батарее спецподразделения ВДВ, расположившейся по другую сторону дворца. Вертушки же были из внутренних войск и наносили прицельные ракетные удары как по тем, так и по другим. Чеченские снайперы на крышах затаились, а никаких других моджахедов нигде видно не было.

— В течение двух минут ты еще имеешь возможность повернуть назад, — напомнил Мырддин.

Иван вздрогнул, оглянулся и долго смотрел на волшебника, с трудом понимая, кто это.

— Да вы что!.. — выговорил он наконец.

— Тогда на, держи, — сказал Мырддин и протянул ему «калаш» с потертым прикладом и со вторым магазином, который, приложив вверх тормашками, волшебник заботливо примотал к первому черной матерчатой изолентой.

Маша вошла в подъезд, нашарила в кармане сумочки ключи и привычным жестом открыла почтовый ящик, уже понимая, что делает это совершенно впустую. Ничего там быть не могло, кроме рекламной чепухи и надоевших хуже горькой редьки предложений об обмене, сдаче или продаже квартир в виде заляпанных тонером листочков, растиражированных на стареньком ксероксе, или в виде красивых буклетов, отпечатанных где-нибудь в Австрии — в зависимости от солидности конторы. Машу не интересовали ни те, ни другие. На любимую «Вечерку» она просто забыла подписаться в унылой суете прошедшего декабря. А рекламные газеты «Центр-плюс» и «Экстра-M» приносят только в конце недели. Сегодня же был понедельник. День тяжелый. Ничего там лежать не могло. Однако лежало.