Ант Скаландис - Меч Тристана

— Бери ее, Слива!

А потом бросил стражникам:

— Развяжите!

И закрыл руками лицо, ставшее в тот момент поистине более страшным, чем все изъеденные проказою рожи перед помостом.

— Сожги меня, Марк! Лучше сожги! — заголосила Изольда, вне себя от ужаса и омерзения. — Сожги, ради Христа! Ради той любви, что была между нами, — сожги! Пощади, Марк!

Но Марк был глух, словно его уже и не было на площади. А может, и вправду не было? Инсульт — не инсульт, но приступ какой-то явно случился с немолодым уже правителем Корнуолла.

Прокаженные взяли Изольду в плотное кольцо и, шаркая в пыли, ворча, бренча, гогоча, улюлюкая и хрюкая, двинулись вверх по дороге, идущей к лесу. Странная это была картина: ни один урод не подошел к королеве вплотную, словно какое-то защитное поле оберегало ее от заразы. В действительности таков был приказ Сливы: никто не трогает сдобную булочку раньше вожака, а вожак хотел насладиться ею в тиши лесов и не наспех.

— Стоять, подонки! — прогремел Тристан, выезжая на лесную дорогу и содрогаясь одновременно от гадливости и лютой злобы. — Сейчас вы отдадите мне Изольду, или я вышибу мозги из всех ваших голов!

Прокаженные завизжали в страхе при виде такого грозного и знаменитого на всю Британию рыцаря, как Тристан. Слива только любил рассказывать о жизни, которая страшнее смерти, в действительности он и его собратья по несчастью так же, как и нормальные люди, цеплялись за эту жизнь всем, чем только могли. А в силу слабости своей и скудоумия еще больше прочих боялись смерти. Многие, да что там многие — большинство бедолаг увечных бросились врассыпную, открывая Изольде путь к бегству, но она была слишком напугана, чтобы бежать. И к тому же вокруг Ивроня собралась группа наиболее крепких и наглых уродов — человек десять — пятнадцать, готовых сразиться за свою добычу.

— К бою, братья мои! К бою! — визжал осатаневший Ивронь. — Он один, а нас много! Мы победим!

Они размахивали костылями, деревянными руками и культями, и Тристану казалось, что вот еще мгновение, и в него полетят не только палки, но и смертельно опасные части тел прокаженных — распухшие или истлевшие ладони, уши, носы, языки, половые члены, а возможно, даже глаза и целые головы. Этот кошмар был едва ли не осязаем, и он уже готов был взмахнуть тяжелым острым мечом, забыв о своем достоинстве рыцаря, которому не к лицу драться с больными и убогими, когда из-за деревьев налетел спасительным ураганом верный оруженосец Курнебрал и, разметав словно сошедшую с полотен Босха, догнивающую гвардию, двум или трем из них, начав, разумеется, со Сливы, проломил черепа тяжелой палицей. Тристан запомнил на всю жизнь, с каким странным ухающим звуком погружалась палица в их грязные мозги, словно с размаху опускался топор на трухлявый пень, который уже светится по ночам…

Они все трое очень долго и тщательно отмывались потом в лесном озере, терли друг друга золою и обкуривались на всякий случай густым едким дымом можжевелового лапника. Все трое, даже Изольда, на которую не попало ничего, ни капли.

Луша, стала выть и рваться из комнаты еще в тот день, когда Тристана бросили в темницу. Когда же ее любимого хозяина повели на казнь, собака почуяла это за две мили и начала буквально бегать по стенам, а королевского доезжачего, принесшего ей пищу, едва не загрызла. Пришлось посадить далматина на толстую стальную цепь, прибитую костылем к тяжелой дубовой колоде. Луша как будто смирилась со своей участью, но еду брать по-прежнему отказывалась, смотрела на входящих к ней псарей печальными осуждающими глазами и по ночам выла так, что ей вторили не только другие собаки, но и все волки в округе.

Наконец король Марк не выдержал и сказал своим подданным:

— Отпустили бы вы ее с цепи, суку эту. Право слово, спать мешает ужасно.

— Отпустить никак нельзя, сэр, — ответили слуги. — Собака без хозяина — обиженная собака, на людей кинуться может.

— Тогда прибейте ее, — потребовал король, но вдруг словно спохватился, так как новая мысль посетила его. — Впрочем, постойте. Эта, прости Господи, Лоренс-Фатти-Ницца еще сослужит нам добрую службу. Спустите ее завтра ранним утром. Если кто из вас боится, возьмите мечи или в конце концов держите под прицелом стрелы, но отпустите собаку. И приготовьте самых быстрых лошадей и ищеек, чтобы проследить ее путь. Мои бароны поскачут следом. Так мы найдем Тристана, ведь только собака и может найти своего хозяина в таком огромном дремучем лесу, как Мюррей. Разве не знаете вы, что мой Мюррейский лес самый большой во всей Британии и искать там наугад человека — все равно что утлый челнок посреди океана?

Бароны, услышав о задумке короля, оценили ее по достоинству и поутру были во всеоружии.

Луша ни на кого кидаться не стала. Сосредоточенно и быстро, носом в землю, промчалась она от темницы до королевских покоев, оттуда в покои королевы, в баню и в отдельную комнату Тристана. Убедившись, что нет его нигде, вылетела на улицу, и только пыль поднималась за ней клубами. А у часовни встала как вкопанная, потянула носом воздух и нерешительно, будто и в самом деле с богобоязненным трепетом вошла. Долго обнюхивала алтарь, окно, тревожно подскуливая, высовывала морду наружу, вставала передними лапами на парапет, едва не свешивалась над кручей. Наконец выскочила, заметалась, забегала кругами, ища тропинку вниз, и как нашла — так и ринулась к морю, а там, в прибрежной полосе, опять очень быстро взяла след и полетела, полетела, словно на крыльях, до самого леса. Среди деревьев Луша начала оглядываться. Скачущие по дороге всадники явно не нравились ей, и когда собака Тристана наконец свернула в чашу, у преследователей возникли трудности. Лошади отставали, даже здоровые гончие кобели порою теряли юркого, легкого далматина. Лай раздавался иногда очень далеко, а иногда снова совсем рядом. Бароны со слугами в третий раз выехали на одну и ту же полянку, и старый, умудренный опытом конюший сказал:

— Надо возвращаться, господа, собака водит нас кругами. Добром это не кончится. Придется заночевать в лесу и отбиваться от диких зверей, а Тристана нам все равно не найти таким способом.

— Твоя правда, — проговорил Гинекол, руководивший этой операцией, а потом усомнился. — Но неужели собаки способны на подобную хитрость?

— Не все собаки, сэр, — ответил конюший, — но кто же не знает, что Тристан — чародей, вот и собака у него не простая. В какой такой Далматии нашел он эту пятнистую псину? Уж не Анионом ли зовут эту Далматию честные люди?