Ант Скаландис - Меч Тристана

— Ты прав, Ваня! — Маша прижалась к нему на какую-то секунду, забыв, что он уже совсем железный, а потом, спохватившись, сдернула с пальца кольцо и отдала ему. — Возьми. Обязательно возьми вот это. Мое любимое золотое колечко с гранатитом.

— С чем? — переспросил Тристан.

— Ну, с искусственным гранатом. Это из «Малахитовой шкатулки» на Новом Арбате. Пятьсот восемьдесят третья проба. Еще давно-давно мне папа покупал за сто двадцать рублей. На день рождения, когда школу заканчивала. Оно так и осталось со мной, каким-то образом через все века проскочило. Его подделать в этом мире не удастся, так что если передашь мне мое колечко с каким угодно человеком, я буду знать, что должна выполнить любую твою просьбу, чего бы мне это ни стоило. Но без кольца я никому не стану верить — здесь слишком много врагов. Договорились, Ваня? И постарайся понять: судьба сама сведет нас, если будет надо. А кольцо ты должен использовать только тогда, когда станет ну просто невмоготу. Ты понял? Обещаешь? Это очень важно, Ваня.

— Обещаю, — шепнул он совсем тихо, надевая Машино колечко себе на левый мизинец.

И в этот момент Ланселот за дверью взревел:

— Тристан, твою мать, на выход!

Орал-то он, конечно, на валлийском, но смысл был именно таков.

Иван сжал ладонями Машины плечи, поцеловал ее в лоб, потом закрыл глаза, повернулся и, не оглядываясь, распахнул дверь в коридор.

Они еще успели оба вылететь на свежий воздух и занять круговую оборону в саду.

Да, именно так — двое заняли круговую оборону против целого взвода, ведь Гинекол с Андролом привели еще человек сорок Да только оба они были придурки, и обучаемость у них оказалась нулевая. Численное превосходство надо уметь использовать. Эти чудаки не умели. Перли себе и перли в самую мясорубку, словно карикатурные фашисты в советских фильмах времен Отечественной войны. А сами бароны изо всех сил делали вид, будто руководят этой великой битвой. Битва, точнее бойня, проходила и впрямь красиво: сталь звенела, отрубленные конечности и головы разлетались по сторонам, кровь хлестала отовсюду, как вода из прорвавшегося поливального шланга, мечи, щиты и копья ковром посыпали землю. Всех солдат доблестные рыцари покрошили, как свежие огурцы для салата, а если кто-то и удрал, это, в сущности, не имело значения. Главное, что Андрола с Гинеколом прижали наши герои к стенке сада и, даже не произнеся толком никаких страшных и торжественных слов (устали уже, надоело все), быстренько обоих обезглавили.

Ну вот и все. Перинис выпустил победителей за ворота, и лихие скакуны, едва ли не лучшие в Британии, понесли обоих рыцарей к лесу. Погоня за ними, впрочем, тут же была снаряжена, да и следы на снегу читались ясно, как приглашение в гости. Так что, едва примчавшись в родную хижину, Тристан принял решение, может быть, и несколько экстравагантное, но сразу одобренное Ланселотом: домик Нахрина поджечь, все равно эта трухлявая гниль еще одной весны не переживет, а самим разъезжаться в разные стороны, запутывая следы.

Подожгли, полюбовались с минуту на гигантский факел среди лесной чащи, пообещали при всякой необходимости помогать друг другу, скрепили слова рукопожатием и разъехались.

Ланселот возвращался в тот день ко двору Артура. А Тристан, совершенно измочаленный, выжатый как лимон, ввалился через несколько часов, окончательно оторвавшись от хвоста, в собственноручно выстроенный летом домик в пещере и сказал сидевшему там в одиночестве Нахрину:

— Дай чего-нибудь выпить, святой отец.

Потом хлебнул с отвращением эля из протянутой стариком большой деревянной кружки («Черт, после такой мочиловки водку надо пить, а не здешнее кисленькое пивко!») и тут же упал на шкуры в глубине грота.

Появился Курнебрал, волоча за задние ноги крупного зайца. Тристан еще не успел заснуть и кивнул своему верному оруженосцу.

— Ну что, — спросил тот, — когда выдвигаемся, сэр?

— Да, наверное, прямо завтра. Ничто больше не держит меня в этой стране. Я здесь со всеми поквитался, а любовь… Моя любовь уедет со мной в моем сердце.

Услыхав такие речи, отшельник Нахрин не смог промолчать:

— Неправда твоя, молодой человек. Ты еще не со всеми поквитался. Я знаю обо всем от Ланселота, а потому напоминаю тебе: во-первых, ты должен попросить Периниса убить предателя Орбита, ведь благородному рыцарю не пристало пачкать руки о недостойного простолюдина, а во-вторых…

— Я должен? — удивленно перебил Тристан. — Да черт бы с ним, с этим Орбитом, пусть живет.

— Неправда твоя, молодой человек, — упрямо повторил старик, — такие люди не должны жить на свете. А во-вторых, Тристан, ты не поквитался со злобной и мстительной придворной дамой Вазеллиной. Она принесла немало горя вам с Изольдой, и она же…

Схимник замолчал вдруг, поднял глаза и беззвучно стал шевелить губами, словно читал что-то на темных сводах пещеры.

— Она подстроила вам новую пакость, и ты уже ничего не успеешь с этим поделать. Так что сегодня спи спокойно. Славный Рыцарь, Победивший Почти Всех, а завтра Перинис расскажет тебе, как следует поступить…

Тристан, слушая старика, постоянно прихлебывал пиво, и похоже, пиво-то было непростое, потому что глаза отчаянно слипались, бороться с этим становилось все труднее с каждою минутой, а голос отшельника странно гудел, точно ветер в трубе, и стало невозможно понять, наяву это все или уже во сне…

Тристан проснулся в наипоганеишем настроении. С какой радости он укокошил вчера столько людей? Нет, разумеется, к чему скрывать, по ходу боя он получал известное удовольствие, не говоря уже о том, что эти уроды вполне серьезно угрожали его жизни. Идеально удобная позиция: я защищался. Еще удобнее: я действовал по приказу. И самая удобная, точнее, самая красивая: я мстил за друзей. Сколько раз уже было у него такое! И в этой, и в той жизни. Но в итоге, особенно наутро, война — любая война — оказывалась бессмысленной, и убийство — любое убийство — всплывало в памяти как нелепое и отвратительное действие. Парадокс заключался в том, что, как правило, хотелось убить еще кого-нибудь.

Верно говорят, что кровь опьяняет точно так же, как вино или женщины. На вино это, пожалуй, больше похоже: пьян уже в дугарину, уже башка чугунная и знаешь, что больше не надо, нельзя, будет только хуже, но хочется, очень хочется хотя бы еще рюмочку. Пусть будет хуже, пусть будет совсем плохо — остановиться уже невозможно . Вот так и с убийствами.

Тяжело, противно, но надо еще добавить, потому что хочется, а утром — обязательно на опохмел.