Николай Коростелев - Храм Юнисы

Оставаясь наедине, Андрей часто вспоминал этого парня. Дождавшись очередного отпуска, он решил съездить на родину лейтенанта, вместо него подняться на Амурский утёс и помянуть всех: и его, и своих ребят – тех, кто уже никогда не вернётся домой.

Но была ещё одна причина. После ранения его стал навязчиво посещать один и тот же сон. Ему снилось, что он вернулся на вой ну, только не в Чечню, а древний Китай. Что верхом на коне летит в атаку на пехоту китайского императора, врывается в её ряды и ожесточённо рубится, упиваясь восторгом кровавой сечи. Слышит треск ломаемых копий, костей, хрип умирающих людей и коней. Но самое главное, во сне он ощущал потерянные руки, даже чувствовал боль в кистях, ладонях и пальцах.

В последнее время сны стали приходить чаще. Военный психиатр сказал, что это последствия перенесённой контузии, и рекомендовал взять отпуск, отдохнуть, сменить обстановку.

И ещё… Это было необъяснимо, но Андрея неодолимо тянуло к Амурскому утёсу. Особенно накатывало после «китайских» снов. Желание побывать на утёсе с каждым разом становилось всё сильней и навязчивей.

И вот он здесь. Купив в местном магазинчике бутылку водки, хлеба и набор пластиковых стаканчиков, он неторопливо направился к знаменитому утёсу. Поднявшись по крутому подъёму, увидел старинное крепостное орудие с разорванным стволом.

– Избыточный заряд, скорее всего, диверсия, – профессионально оценил повреждение Андрей.

Старая пушка стояла на бетонном постаменте. Небольшая, позеленевшая от времени латунная табличка гласила, что это орудие является памятником гражданской войны. На литой щеке лафета была нацарапана еле заметная надпись: «Анохинъ предателъ». Наличие буквы «Ъ» говорило о том, что эта надпись сделана давно, возможно, в гражданскую.

Бросив сумку, Андрей поднялся на вершину утёса. Место действительно оказалось величественным. Огромный каменный лоб далеко нависал над рекой. С него открывалась непередаваемая панорама простора могучей реки. Зрелище завораживало. Яркая синь неба, зелень далёких холмов и мощь реки, молчаливо и неудержимо несущей жёлтые воды в далекий Татарский пролив, создавали ощущение невероятного умиротворения и покоя. Когда набегающие облака ненадолго заслоняли солнце, цвет воды Амура менялся, становясь свинцово-серым, угрюмым и грозным.

Андрей где-то вычитал, что своё название река получила от тунгусского «Амар» и маньчжурского «Дамур», языков народов, проживавших на берегах реки. «Амар» и «Дамур» со временем трансформировались в сегодняшнее название «Амур». Вспомнилась и старая маньчжурская легенда…

Когда-то, в незапамятные времена, в реке жили два дракона, Белый и Чёрный. Белый дракон олицетворял зло, Чёрный – добро. Белый дракон топил лодки, мешал людям рыбачить, нападал на всё живое, но добрый Чёрный дракон победил его и остался обитать на дне реки, покровительствуя людям, живущим на её берегах. Китайцы до сих пор называют Амур Хуэйлунцзяном, что в переводе означает «река Чёрного Дракона». И вот что удивительно, несмотря на то что река протекает по территории разных стран и имеет немалую протяжённость, именно к этому утёсу, в несусветную глушь за тысячи километров от столичного Пекина, приезжали высокие государственные чиновники и военные деятели последних трёх правящих династий Китая.

В 1127–1130 годах экспедиция китайского правителя династии Сун возвела на утёсе кумирню [19] Кумирня – религиозное языческое сооружение, посвящённое одному или нескольким кумирам. , посвящённую древнему даосскому божеству Юнисе. В честь этого события установили памятный знак в виде небольшой стелы из тесаного камня.

Надпись на знаке гласила, что на этом месте основан Храм Вечного Покоя под покровительством великого Юнисы.

Затем, в XIII веке, уже монгольские правители Китая династии Юань также направили сюда экспедицию. Они восстановили почти разрушившуюся от времени кумирню и в 1263 году основали на утёсе «Ставку маршала восточных походов», в знак чего установили ещё одну стелу.

В XV веке династия Мин тоже присылает на утёс экспедицию. Они возводят новый храм и посвящают его божеству Гуань Инь. Что влекло в далёкое, почти пустынное место могущественных правителей?

Андрей стоял на утёсе и смотрел на окружающий его простор.

Всему, что он видел, подходило единственное определение – покой. Хотелось поднять руки к синему небу и восторженно кричать. Он с тоской взглянул на изуродованные протезами руки и тяжело вздохнул:

– Эх! Вернуть бы молодость, силу, руки, начать всё заново.

Набежавшее облако на миг заслонило яркое солнце, причудливая тень пробежала по утёсу, краешком зацепила Андрея и растворилась в обрыве. Ему захотелось проследить за убежавшей тенью.

Он подступил к краю утёса и заглянул вниз. Налетевший порыв тёплого ветерка, едва коснувшись лица, унёсся по своим делам. Тихий шелест волн ласково убаюкивал, голова приятно закружилась, на душе вдруг стало спокойно и безмятежно. Чёрная вода манила. Казалось, сделай шаг – и все беды останутся позади. В висках звонко застучали молоточки, а в голове возник образ седого, смутно знакомого воина в древних доспехах. Он протянул руку и ободряюще улыбнулся:

– Смелее, солдат.

– Наваждение какое-то, – тряхнул головой Андрей, отступая от обрыва, – так и сорваться не мудрено.

Он уже повернулся, чтобы уйти, как под ногами затрещало, и кусок скального карниза, захватывая его с собой, обрушился вниз.

– Как глупо, – успел подумать Андрей и с головой ушёл под воду…

Через два дня за ним пришёл буксир. Его капитан Серёга обыскал окрестности и опросил жителей, но своего пассажира не нашёл. Небольшая спортивная сумка, оставленная возле старой пушки, и непочатая бутылка водки – всё, что удалось обнаружить. В сумке, кроме нехитрых пожитков, лежал носовой платок с двумя серебряными крестами «Ордена Мужества».

– Похоже, ты нашёл свой «Храм Вечного Покоя», – вздохнул Серёга и бросил боевые ордена капитана во вдруг ставшую чёрной амурскую воду…

Чжень Вань Янь заботливо поправил на груди уснувшего воспитанника сползшее одеяло, приложил ладонь к горячему лбу ребёнка и, горестно вздохнув, тихо вышел из комнаты. Единственный сын штабс-капитана Императорского русского Географического общества, Иннокентия Ивановича Лопатина, тихо угасал.

Три месяца назад он с друзьями бегал на Москву-реку смотреть ледоход. По всей реке, скрепя и потрескивая, ползли льдины. Они толкали и давили друг друга, выворачивая наружу серую, обглоданную изнанку. В ещё прочных заберегах появились проталины.

Андрюха Лопатин и его закадычный дружок Мишка Кравченко швыряли на ледяные поля маленькие ледышки, стараясь метнуть их как можно дальше. Азарт соревнования захватил десятилетних проказников.