Елена Борисова - Я уже сказала «нет»

С каждой прочтённой строчкой моё сердце сжималось всё сильнее, а душу сковывал холод. По моему лицу текли непрошеные слёзы. Я всхлипывала, протирая ладонью залитые ими глаза, и продолжала читать.

«На смертном одре я думаю только о том, что не могу покинуть тебя, не будучи уверенной в том, что ты будешь любима, обласкана, не одинока…

…

Твой отец и тётя дали мне клятву, что как только пройдёт время траура, они поженятся, и Кари сделает всё от неё зависящее, чтобы вы оба были счастливы. Прошу: постарайся полюбить её. После потери дочери ты единственное, что связывает её с этим миром…

…

Моё сердце разрывается от осознания того, что я не смогу проводить тебя в первый класс, не увижу выпуск школы, не узнаю о первом твоём поцелуе, не буду сгорать от счастья и гордости, видя тебя у алтаря… Но я надеюсь, что Карри сделает это за меня. Проживёт для вас ту часть моей жизни, которой волею небес я лишена…

Я буквально слышала, как трещали камни стен, воздвигнутых мной вокруг души. Как содрогается фундамент моей неприступной крепости…

Или это меня трясёт от переполняющих душу эмоций и осознания содеянного?

Я была бы счастлива, если бы ты нашла в себе силы однажды назвать её мамой. Она в этом нуждается так же, как и ты.

Прости меня…».

Я была в шоке. Все мои поступки, всё моё поведение, ВСЁ было непростительным. Я вспоминала и слова, сказанные отцу, и обиды, нанесённые мачехе, через призму известного мне теперь и УЖАСАЛАСЬ…

Да, я поступала ужасно, я была такой эгоисткой, что, ужасно боюсь, никогда не смогу смотреть на себя в зеркало без отвращения.

– Господи, бедная тётя Карри, бедный мой папочка… Что я им наговорила, что наделала… Они никогда не простят меня, ибо нет мне прощения.

Да и как найти в себе силы, чтобы извиниться после всего?

Я рыдала, упиваясь своим ничтожеством. И буквально чувствовала, как из стен моей агонизирующей крепости выпадают огромные булыжники, которые я титаническими усилиями не успевала водрузить на место. Они грозили засыпать, похоронить меня под тяжестью осознания содеянного мной, под ужасающим грузом моей вины..

– Маргарет… Дорогая, что с тобой?

Я и не заметила, когда тётя вернулась. Не знала, долго ли наблюдает за мной.

Тётя Хэлен обняла мои трясущиеся плечи и подала свой носовой платок.

– Позволишь? – спросила она, протягивая руки к скомканным листам бумаги, сжимаемых в моих трясущихся руках.

Я, всхлипнув, судорожно протянула их ей.

Взяв письмо, крёстная бегло прочитала его и забрала свой платок, ставший уже мокрым от моих слёз. Она нервно вытирала слёзы, капающие уже из её глаз.

– Что мне теперь делать? Я всё испортила, да? Какая же я гадина, – рыдала я, прижавшись к её груди и не в силах успокоиться.

– Нет, Марго. Не говори глупостей. Ты – не такая, ты – очень милая и добрая девочка. Ты, многого не зная, сделала свои выводы. Пусть ошибочные… Но ведь у каждого человека есть право как на выбор своего пути и ошибки, так и на искреннее раскаяние и прощение…

– Я так обидела тётю, я так обидела отца… Они не простят меня… НИКОГДА!!!

– Не бойся, милая, они тебя простят. Просто нужно искренне попросить прощения. Они тебя любят, поверь мне, я знаю. И потом – ты ведь тогда была совсем ещё ребёнком…

Но слёзы всё капали, а тётя успокаивала меня, прижав к своей груди.

И тут словно мой ангел наконец нашёл выход из лабиринта. И я начала успокаиваться, приняв решение: я должна во что бы то ни стало всё исправить – и я исправлю!

В моём сознании спасительным кругом, всплыло воспоминание о словах мачехи, значения которым я тогда не придала: «Маргарет, однажды ты всё поймёшь, ты пожалеешь обо всём сказанном и сделанном. И если не найдёшь в себе силы раскаяться и искренне попросить прощения, то останешься совсем одна. Запомни, дитя: мы с твоим отцом – несмотря ни на что – любим тебя и простим… ПРОСТИМ, запомни это, Маргарет…».

И я ухватилась за это воспоминание и выплыла из готовой поглотить меня пучины отчаяния. Слова тёти Карри всё-таки оказались пророческими. Моя крепость последний раз вздрогнула и рассыпалась, но не ужасным, сокрушающим всё живое обвалом, стремящимся разрушить мою душу, а необыкновенным фейерверком, смесью радужных мыльных пузырей и разноцветных бабочек, предвестниками счастья и покоя…

Тётя Карри продолжала упорно приезжать ко мне каждую неделю, все четыре года, что я здесь проучилась. Так же, как и крёстная, не пропустив ни одного моего дня рождения. Несмотря на то, что я ни разу не вышла к ней и не взяла ни одного подарка. Если мне повезёт, то сегодня она тоже появится. Нет, я была уверенна, что она приедет…

Я ждала её у окна в коридоре второго этажа, вглядываясь в каждую паркующуюся машину. Моё сердце замирало всякий раз, когда у машины открывалась дверь. Эшли пытался меня задеть, но я даже не слышала его издёвок. Наконец его позвала мама, и он ушёл, но и на это я не обратила никакого внимания. То и дело, смотря на часы, я сначала поторапливала время, а теперь я хотела его замедлить. Уже было два часа дня, но тёти Карри всё ещё не было. Я начала отчаиваться…

– Господи, если она сегодня приедет – обещаю называть её мамой! – взмолилась я.

И вдруг я увидел её…

Моё сердце подпрыгнуло в груди. Я встрепенулась и, оттолкнувшись от подоконника, опрометью побежала вниз. Выросший словно из-под земли Эшли подставил мне ногу, но я привычным прыжком преодолела это препятствие без потерь, показала ему язык и встала как вкопанная перед входной дверью. Когда она наконец открылась, я подбежала к тёте – у неё было странное недоверчивое, но счастливое выражение глаз – и секунду помешкав, обняла её.

Она прижала меня к себе так сильно, что у меня не осталось сомнений.

– Мама, прости меня… – выдохнула я, искренне раскаиваясь, боясь и веря…

– Поехали домой, – поцеловав меня в макушку, прошептала она.

А потом мы долго то плакали, то смеялись, обнявшись, взахлёб рассказывая друг другу всякую ерунду. Наконец слёзы иссякли, МАМА пошла к директору забирать мои документы, а я побежала собирать вещи.

Открыв свой шкаф, я некоторое время размышляла над тем, что же мне взять домой. Наконец, решившись, я начала методично распаковывать все подарки, полученные мной за почти четыре года, всю ни разу даже не померенную одежду, аккуратно складывая всё это в чемоданы.

А из них вдруг начали выпадать конверты…

С письмами отца…

Трясущимися руками я собирала эти листы и, открывая их, читала слова любви и поддержки с просьбами простить его и разрешить приехать…

И тут дверь в мою комнату открылась, и в неё с нахальной усмешкой ввалился ужасный Эшли.

– По школе ползут слухи, что ты нас покидаешь? А как же я? Я буду скучать без своей колючки, – с притворным, как я догадалась, сожалением сказал он.