Валерий Грушницкий - Записки оболганного императора

Тётушка Елизавета Петровна – человек странный и властный.

С виду в её глазах можно было прочитать умиротворение, совмещённое с царской скукой. Самое главное, что у неё было – голос. Голос этот всегда усмирял меня. Припоминаю случай, когда принёс во дворец собак, как это обожал делать прусский король Фридрих II. Тётушка воспротивилась моему желанию и решила устроить мне некую оказию: мы пошли по снегу, заползавшему в сапоги, да засыпавшему лицо, в крепость, где содержались преступники политического характера. Я увидел там маленького мальчика, русоволосого… императора! Это был Иоанн VI Антонович. Немой, которого тётушка заперла в крепости, ведь он мог сесть на престол и пошатнуть её глупое правление! Мне безумно стало его жаль: мною был подарен солдат, которого я не то чтобы любил, но оставлять его долее у себя не решался. Он был безумно рад такому стечение обстоятельств. Мы расстались полюбовно. Я начал отправлять ему подарки в крепость. И даже если их не доставляли, я думал иначе. Я хотел с ним, было, встретиться ещё раз, но не случилось нам свидеться. После этого случая я понял, что как только свергну тётушку, а, может, она сама сможет отойти в мир иной, я сразу же освобожу Иоанна Антоновича. Тётушка божилась, что сохранила ему жизнь, я не верил и, видимо, оттого сижу здесь и пишу тому, кто этот ужас найдёт и поспешит предать забвению. Конечно, тётушку невзлюбил я не просто так. Елизавета Петровна как только почувствовала, что страна под ней рушится, сразу же призвала меня, ведь я – внук Петра Великого, а, следовательно, являюсь законным наследником, носителем крови рода Романовых! Везде эта тётушка норовит влезть! Ведь это она избрала Екатерину правильной для меня женой. Екатерина Алексеевна сначала влюбилась в меня, ходила везде и всюду за мной по пятам, а после охладела, ведь в первую ночь я не мог её удивить. Я видел её переписки с фаворитами: пошлость лезла из всех щелей, куда только могла проникать пошлость. К тому же там она обзывала «уродом», «ходячим гротеском», да дурманила слух ужасными словами, пугающими слух юных дам. От того, что я пересилил «чёрную смерть», а после этого обезобразился, наши отношения потеряли даже наигранность и иллюзию чувства. Спиртное немного меня утешило, но не на долгое время. Тогда у меня появилось второе стремление к царствованию: развод с немкой и ссылка её в монастырь, а позже – долгое и мучительное для неё старение, а в конце – смерть. Порой приходилось слышать от неё, что я – чуждый здесь человек, что я – заклятый враг России, который слаб физически и духовно. И это мне говорит клятая немчура, которая по прибытии не могла и двух слов связать по-русски. Тётушка постоянно сетовала на то, что я незаконно получил титул «внук Петра Великого», мол, я этого недостоин. Может, я ограничен в своих стремлениях, возможно, что ничтожен, очень вероятно, что лжив, спился подавно, и уж точно являюсь ненавистником «всего» русского, но я уж точно заслуживаю носить титул с именем моего деда. Правда, некоторую вещь тётушка любила во мне – моё увлечение музыкой. Скрипка рождает в тебе нового человека, более утончённого, что ли. У меня была целая коллекция скрипок! Каждая из них меняет в тебе моментально настроение: сыграешь, бывает, ты любовную сонетку на французской скрипке – слёзы начинают бить ручьём, а на русской – хохот проберёт основательно до самых костей. А книги! Чего только они стоят! В каждой книге бурлит жизнь! Словно открываешь новый мир в такой близкой к твоему сердцу комнате во дворце. А живопись! Услада для моих глаз! Когда, бывало, порой идёшь с очередного заседания, где выслушал речь очередного сановника, жаждущего лишь подачки пачки ассигнаций с барского плеча, а потом заходишь в свою опочивальню и начинаешь рисовать пейзаж. Пейзаж умиротворяет меня. Не могу рисовать натюрморты – сразу кажется, словно я использую еду не для поглощения пищи, а для переноса её на холст и последующего уничтожения.

Я разочаровался в людях. Странно так судить по тем, кого мне приходилось видеть на своём недолгом веку. Нет в них никакой красоты, никакой утончённости. Григорий Григорьевич, как по мне, награждён красотой внешней, при этом пользуясь ей пошло и вульгарно, тем самым становясь в моих глазах свиньёй. Алексей же обладает сердцем настоящего русского мужика. Он напоминает чем-то меня в детстве: томные слёзы счастья, эмоции, хлещущие и заливающие мозг мыслями, которые находят отклик в голове и рождают нечто прекрасное. Тётушка пускай и была строга со мной, но тот факт, что она чувствовала красоту даже там, где она ещё не успела прорасти, нельзя отнять. Екатерина же – совсем другое дело! Клятая немчура! Я сам по батюшке – немец, но есть то, что отличает немца от немчуры. Красота, искусство, язык, живопись, музыка – всё это переплетается в немце. Немчура же, не зная русских слов, побежит говорить с русской императрицею. Екатерина – странный человек, питающий страсть как к естественным наукам, так и к языкам. Я же латынь не любил. На мёртвых языках говорят разве только медикусы, да люди малого склада ума, желающие выделиться среди серой массы, тем самым вгоняя себя в неё. Солдаты, артиллерия, военное дело – вот это – моё призвание. Здесь моя душа разгуливалась, раскрывая перед всякими учёными тонкостями свои врата. Когда разводишь строевую, а после нападаешь на крепость, то сразу же успокаиваешься и представляешь себя ребёнком, сломавшим чужую башенку своим солдатиком. Солдатики – отдельный разговор. Тётушка запрещала мне пересказывать важные миссии с их помощью, давала в руки старую карту, каким-то образом подцепившую на свой левый нижний уголок кусочек плесени. Каждый видел его, однако же никто не решался убрать его, ведь «он никому не мешает, пусть будет там». Мне мешает! Мне говорят про походы моего деда, Петра Великого, а перед глазами у меня эта гадость! Разве можно так относиться к стране на карте? Для этих супостатов, видимо, можно.

Меня с детства учили презирать Россию, ибо принадлежал к лютеранству, что подразумевало под собой это и многое прочее, прочее и прочее. Не мог я себе представить, что меня свергнет собственная жена! Впрочем, она принадлежит к разряду тех людей, от которых нельзя ожидать чего-то прямого или конкретного.

Помню случай, когда Екатерина наставила на меня дуло пистолета, завидев меня с любовницей. Я, не подав виду, отшвырнул девицу и попятился назад, смотря прямо на револьвер. После этого во дворе появился слух, мол, я испугался и убежал, сверкая пятками. Вечно все норовят так или иначе меня оболгать. Все эти люди глупы, а, может, только делают вид, что глупы.