Александр Брежнев - Изгой

– Вообще просраться не могу уже третьи сутки, никогда с этим не было проблем…

– Так это ты взрослеешь, братан. Запоры – командирская болезнь, у солдата понос. Это в тебе чувство ответственности укореняется, нервная деятельность усложняется. Ты теперь не газель пугливая и легконогая, простая на посрать. Ты теперь лев, а лев неделю может готовиться, место искать, ветер подгадывать… Вон, комбат без слабительного уже вообще не может. Как наркоман. А у тебя то пока, что все ок, не волнуйся. Но если еще через три дня так и не просрешься, дам тебе волшебных капель и все будит тики так.

Ливси, продолжая хохотать, побрел дальше к раненым. А Ратмир смотрел на угол фойе, где в ряд лежали 32 трупа – его безвозвратные потери на данный момент. Почему-то на них было проще смотреть, чем в глаза тому безногому. Он подошел, вглядываясь в лица, узнавая ребят. Эти – с арты, эти со второго взвода пехотинцы. Не все 32 можно было назвать трупами. То, что осталось от уничтоженного расчета ПАКа и от пулеметчиков – кучи горелого тряпья, соскобленного с обугленных стен. Потом в тылу по ДНК найдут в этих кучах что-то из их тканей и отдадут родителям для торжественных похорон.

Ратмир вспомнил про отца. Представил, как старик сейчас сидит на кухне и что-то по обыкновению строгает или чешет наждаком. Отец до старости любил что-то все время мастерить, успокаивал себя этим. Он, конечно, сейчас принципиально не смотрит новости, не смотрит в электронные почты и чаты. Мать, скорее всего сидит одна в большой комнате с выключенным телевизором и смотрит в стену. Она представляет себе Ратмира лежащим так же в фойе в виде обугленного куска мяса, обернутого в горелые тряпки. Отец, выстругивая деревяшку, по-своему колдует. Как ладно вытачивается деревянная хрень, так же ладно должно все сложиться у сына – без заусенцев, ровно, тютелька в тютельку, между пулями… Старый солдат сосредоточенно покусывает губы, что-то бормочет тихо под нос.

На третьи сутки без сна у Ратмира начало гудеть в голове, и временами мельтешить перед глазами какой-то песок. За эти три дня и три ночи он толком и не прилег. Жрал что-то находу в сухомятку. Кухня у него работала норм, солдат кормили горячим, супами, кашей. Но он все толком не успевал подсесть к тарелкам. Хлестал воду из фляги. Пошел в конце концов к Ливси, просить хоть кофейку, чтоб не вырубиться. Спать было нельзя. Аргуняне в лесу постоянно что-то затевали, двигались и неожиданно били чем ни попадя. После провала «атаки в соседнем дворе», ясно, что они скоро снова ударят здесь, а внезапными эти твари умеют быть, спроси у 21-й дивизии, что разгромлена ими на границе.

За эти три дня им удалось проползти на какие-то сотни метров на разных участках обороны ордынцев. Пару раз они прорывались чуть глубже, но их выбивали десантники. Ясно, что со дня на день, а, может, через минуту, они где-то ударят всей дурью по уже разведанной вдоль и поперек обороне.

Ливси не дал кофе, а вколол ему прямо через китель что-то из синенькой ампулки, усмехнувшись, пообещал, что капитан не уснет еще трое суток и будет себя чувствовать огурцом. «Правда, потом вырубишься внезапно даже для себя. Просто, упс, и вырубишься на ходу». Ливси сказал, что ему дали команду колоть этой микстуркой всех офицеров на передке. Типа, через три дня по любому их сменят местами со вторым эшелоном и резервами.

Ратмир удивлялся неожиданной ясности сознания и приливу сил. «До чего дошел прогресс, до невиданных чудес», – напевал он, пробегая из квартиры в квартиру, по позициям своих солдат, проверяя посты. Бойцы-то спали по очереди и не нуждались в снадобьях доктора.

Рядом с ухом взвизгнуло и брызнуло искрами. Пуля вошла в стену. Снайперок в лесу пристрелялся. Вообще огонь из леса становился все прицельней. Они уже досконально знали позиции ордынцев, и поделать с этим уже ни чего было нельзя. Перемещаться и менять позиции было негде, все хорошие точки уже использованы. Теперь рота Ратмира для них, как нарисованная на карте, они только выбирают места и моменты для удара. В соседнем здании ахнул взрыв, доложили, что вражеские артиллеристы сожгли нам еще один ПАК. Надо было уходить отсюда, сдвигаться в бок или в тыл. Здесь торчать уже было слишком героично… Но приказ комполка был однозначный, держать этот участок «до конца».

Ратмир вызвал саперов и начал минировать первые этажи 9-этажек, проходы между ними и стекляшку торгового центра. Один танк с его голограммами загнал в вестибюль спортцентра. На старых позициях оставил 20 человек. Всех остальных, один оставшийся ПАК и два танка, весь лазарет (раненых оттуда уже отправили в полк всех) и тыл своевольно выдвинул в дома, нависавшие над спортцентром слева, чуть вглубь микрорайона, при этом, хорошо торчавшие на пути противника, если он пойдет по бульвару слева.

Лес разродился атакой около 7 утра, с первыми лучами солнца. Залп из 6 плазменных выстрелов фактически, доровнял многострадальные 9-этажки. Минометы накрыли двор так плотно, что не осталось ни одного не распаханного участка. ПАКи что-то ворошили в развалинах 9-этажек, подбрасывая взрывами крошево из ломаных бетонных плит. Из леса, выкатились 6 танков и два десятка бронетранспортеров с пехотой, быстро одолев поле, вошли во дворы. Танк из спортцентра успел сжечь один вражеский танк и был порван выстрелом ПАКа. Аргуняне заполняли площадку перед спортцентром, скверик и двор. Они были у солдат Ратмира как мишени в тире прямо перед носом. Ордынцы заработали из всех стволов. Вспыхнули еще два танка, посыпалась на землю покошенная пулеметами и стрелками пехота. Аргунские танки, развернув башни начали рвать дома, в которых засели бойцы Ратмира. Капитан слышал тяжкое уханье слева и справа – туда попадали танковые снаряды. Он вызывал в чате свой ПАК, но арта не отвечала, похоже, какой-то один из танковых выстрелов достался им. У последнего ратмирового танка, что заглючило, враз исчезла защитная голограмма, и он оказался виден, ясной темной точкой среди берез в сквере. Похоже, в него одновременно попали два вражеских снаряда. Башню оторвало и выбросило на развалины спортцентра. Танк стал похож на плоский блин, с пылающей сердцевиной. Ратмир махал рукой гранатометчику на ставший видным вражеский танк, когда почувствовал тупой удар по всем своим костям сразу. Каменный хруст окружил все вокруг. Стены задергались и как вода подернулись рябью, пол под животом задвигался. На несколько этажей выше по зданию ударила плазма. Сейчас сверху посыпятся этажи и может раздавить плитой, трубой или летящим сверху на бешенной скорости белым унитазом…

Ратмир рявкнул своим прыгать в окна, броском подскочил к окну и сиганул с третьего этажа вниз. На газоне, куда падали солдаты, они оказывались прямо под огнем аргунян. На подвернутых и ушибленных ногах, они как зомбаки из кино аляповато, размахивая руками бежали в сторону соседнего здания, где можно было укрыться. В глазах темнело от искр, под ногами чвокали пули, разбрызгивая грязь. Перед Ратмиром кто-то упал, и он, перепрыгнув через этого кого-то, бежал дальше. Молча, без мыслей, видя перед собой только спасительный подъезд. Вбежав в него, вломился в какую-то квартиру на первом этаже и стал смотреть в окно. С ним добрались до дома еще трое. Пятеро лежали на газоне молча, двое вопили – ранены. В чате отзывалось еще человек двадцать живых, засевших, кто где по окрестным домам и ямам. Ратмир за плечо подтащил к себе гранатометчика и ткнул ему пальцем в окно второго этажа в доме напротив – оттуда их на газоне косил пулемет, а сейчас строчил по окнам навскидку, надеясь хотя бы случайно выцепить уцелевших. Граник послал ему вспышку – там засветилось, и пулемет затих. Вражий танкист оценил этот выстрел. Снаряд вошел в перекрытие между этажами над Ратмиром и его гранатометчиком. Ахнуло, вдавило в пол, обожгло спину, потом с тупым треском ударились падающие куски бетона. Ратмир ничего не видел в мутной пыли. «Ек», – успел он подумать и исчез.