Василий Князев - Цицерон – мастер публичных выступлений. Или роман об истинном римлянине. Том II

– Гераклий, умеешь ты убеждать. Тем не менее, дайте мне подумать один день, а завтра утром приходите вновь, – попросил Цицерон.

– Хорошо, уважаемый сенатор, понимаю. Мы придем завтра. Но умоляем бессмертными богами, прими верное решение в нашу пользу, – и Гераклий вместе со всеми членами городских сицилийских общин склонился на прощание в глубоком поклоне.

Спустя минуту, провожаемые Тироном, они покинули дом Цицерона. Вечером Цицерон пригласил в свой дом брата Квинта, его жену Помпинию и Аттика, который приехал в Рим на декабрьские сатурналии.

Потрескивали дрова, а красные языки огня отплясывали замысловатый танец в камине. За семейным ужином-советом собрались только самые близкие и родные.

– Друзья, – обратился ко всем Цицерон. – Благодарю, что откликнулись на мою просьбу и пришли сегодня на ужин. Мне очень, клянусь всеми богами, нужен ваш совет.

– Марк, мы же твои друзья, обязательно поможем и подскажем. Хотя, как мне кажется, ты сам и мудр, и умен. Говори, не стесняйся, – проговорил Аттик, отхлебнув немного фалернского вина из чаши.

Тут его перебил детский смех, и в комнату ворвалось маленькое божественно-белокурое создание. Эта была пятилетняя Тулиола, вырвавшаяся из рук няни и прибежавшая к своим родителям. Она обожала своего отца и всегда использовала любую минутку, чтобы обнять его и забраться к нему на колени. Это она сейчас и сделала. Цицерон подал знак служанке, чтобы та покинула комнату, а сам, поцеловав дочурку, попытался продолжить.

– А папа люиит Тулиолу, – пытаясь тщательно выговорить слова, промяукала дочурка, перебивая отца и заглядывая в глаза, что сразу вызвало смех у всех присутствующих.

– Люиит, люиит, – передразнивая ту, проговорил счастливый отец, вновь поцеловав малютку.

– Тулиола, дай папе сказать, а то сейчас позову служанку, и она тебя заберет, – притворно сердясь, произнес отец.

А Тулиола, прижавшись к отцу и делая вид, что ничего не слышит, игриво то открывала личико, то вновь закрывала своими маленькими детскими ладошками.

– Туллия, иди ко мне, – строго произнесла Теренция и властно взяла дочку к себе на руки. Затем, положив руку на плечо мужу, попросила:

– Марк, продолжай.

– Сегодня утром ко мне пришли главы сицилийских общин с просьбой выступить обвинителем против Гая Верреса.

– Да, это еще тот подлец, – подтвердил Аттик. – Мне мои клиенты докладывали, как он обобрал всех купцов на Сицилии, как вывозил товар, не платя даже пять процентов пошлины.

– Квинт, а что ты скажешь? – спросил с тревогой брата Цицерон. – Ведь ты у меня один из главных помощников.

– Марк, скажи, по твоему мнению, каковы шансы на успех в ста процентах соотношений?

– Я думаю пятьдесят на пятьдесят. То, что я найду улики и доказательства, – это факт. То, что я блестяще выступлю, тоже факт, во всяком случае, я на это надеюсь. Но есть одно но! Он очень богат, так как много наворовал, и может купить весь сенат и всех судей, – добавил Цицерон.

– Марк, хорошо, давай рассмотрим все плюсы и минусы, – серьезно и деловито проговорил Квинт. – Если ты проиграешь, то твоя репутация блестящего юриста пострадает, но выиграет репутация честного человека. С одной стороны, это минус, с другой, – плюс. Дальше. Если ты выиграешь, это будет прекрасным стартом на должность курульного эдила и твоя репутация блестящего юриста и ритора вспыхнет ярким пламенем большого римского масштаба. К тому же, если коснуться морального аспекта, ты в очередной раз на деле докажешь, что ты честный и порядочный человек, истинный поборник справедливости. Так же и верно то, что тебя попытаются убить или подослать наемных убийц, но от этого мы постараемся тебя защитить, организуя круглосуточную охрану. Так что в принципе, на мой взгляд, надо соглашаться.

– Милый, я согласна с Квинтом. Это прекрасный шанс. Даже в случае проигрыша мы тебя в обиду не дадим, – поцеловав мужа, проговорила Теренция.

– Тирон, а как ты думаешь? – спросил Цицерон.

Присутствующие давно привыкли к привилегированному положению этого главного помощника Цицерона, поэтому и не удивились тому факту, что Цицерон интересовался мнением раба.

– Хозяин, благодарю, что спросили мое мнение, я ценю вашу доброту. Я согласен с вашей мудрой женой Теренцией, – произнеся эти слова, он поклонился в сторону госпожи.

Комплимент той понравился, и она ответила ему улыбкой.

– Я так же согласен и с уважаемым Аттиком, и вашим братом Квинтом. Я уверен, что у нас отличная команда, поэтому мы справимся и победим! – последние слова Тирон произнес очень пафосно, совсем как Цицерон, выступая на форуме.

Все рассмеялись. Цицерон встал и произнес:

– Клянусь Геркулесом! С такими друзьями и соратниками мы просто обязаны победить! Пусть добро и справедливость восторжествуют! Я берусь за это дело! Все друзья подняли чаши с фалернским вином и, чокнувшись, выпили за победу.

На другой день, когда пришли сицилийцы, Цицерон дал согласие. Они бросились его обнимать, целовать и благодарить, утирая слезы.

– Подождите, подождите благодарить и радоваться. Надо сначала выиграть дело. К тому же борьба будет не на жизнь, а на смерть, – добавил Цицерон.

– В любом случае спасибо, что согласились стать нашим заступником. Мы всецело в вашем распоряжении и окажем содействие по мере наших сил и возможностей. Боги все видят: и добро, и зло. Я уверен, они наградят столь достойного мужа, – и Гераклий, поклонившись и еще раз поблагодарив сенатора, вместе с радостными и счастливыми сицилийцами покинул дом Цицерона.

Спустя несколько дней, в первых числах январских календ семидесятого года, Цицерон вместе с Тироном подходили к зданию Базилики Эмилия с исковым заявлением, обвиняя Верреса в уклонении от уплаты налогов, в вымогательстве, во взяточничестве и предъявляя иск на компенсацию в размере ста миллионов сестерциев. В описываемое мной время официальной должности государственного обвинителя в Риме не было, и каждый гражданин, располагающий необходимыми знаниями, компетенциями и главное – желанием, мог выступить в роли обвинителя после утверждения и согласования с городским претором.

Когда они зашли в помещение, то увидели мужчину средних лет, сидевшего на стуле перед таблинумом претора, как видимо, ожидавшего аудиенции. Это был тщедушный, с бегающим взглядом человек с довольно неопрятной внешностью.

Увидев Цицерона, он оскалился в непонятной улыбке и затем вновь уставился в пол, даже не поздоровавшись. Вышел слуга и предложил Цицерону и незнакомцу войти. Тирон остался за дверью.

Таблинум городского претора представлял собой островок изысканной аристократической роскоши. Здесь не было ковров, но стены были искусно украшены фресками, изображающими дела Фемиды. Весь таблинум был полон декоративной зелени в виде миниатюрных пальм, поэтому воздух, несмотря на то, что это был центр города, был свеж и приятен. Посреди таблинума стоял массивный стол из красного дерева, за которым и восседал пожилой мужчина. Это был городской претор Маний Ацилий Глабрион, сын народного трибуна Мания Ациния Глабриона и внук знаменитого римского юриста Публия Муции Сцеволы. В юности нынешний глава города подавал большие надежды и мог стать прекрасным оратором, но праздность и временами леность победили. Маний Глабрион был несколько полноват, виной тому были чрезмерные обильные вечерние трапезы и отсутствие занятий физкультурой, которой тот, увы, пренебрегал.