Александр Черенов - Несостоявшийся Горби. Книга вторая

За таковую могло сойти, разве что, умение мимикрировать и не вылезать без нужды, ожидая, пока тебя не пригласят… за уши. Хотя, как всегда в оценках супротивника, Полковник страховался в духе известной установки: «лучше перебдеть, чем недобдеть». Завышенная оценка традиционно шла не только бдительностью, но и залогом на успех.

Досье генерала Дроздова стоило и застольных часов, и похмельного синдрома: это действительно было досье, и «где-то даже агиография» Яковлева и некоторых других «условно товарищей». Именно из него Полковник узнал о подробностях «исторической встречи» Яковлева и Крючкова двумя годами ранее.

Подробности оказались… не только подробностями. Художественный портрет антисоветчика и антикоммуниста Яковлева теперь можно было считать законченным. Но – лишь таковой, в отличие от портрета агента Яковлева. Именно так – без кавычек: Полковник твёрдо был убеждён в том, что Яковлев «вырос» из предельно корректной формулировки «агент влияния» так же, как ребёнок – из прошлогодних штанов.

Полковнику оставалось лишь поблагодарить Дроздова за «длинные руки» и «длинные уши»: «стенограмма» «мемуаров» Начальника ПГУ отразила малейшие нюансы беседы. Полковнику уже доводилось слышать Крючкова «в неформальной обстановке» – «родственные отношения» двух служб к тому обязывали – и поэтому он не сомневался: это – «голос» Владимира Александровича.

«Мне доложили, что со мной хочет встретиться посол СССР в Канаде Яковлев, Александр Николаевич. Доложили – и предупредили, что это будет не просто визит вежливости. Не исключалось, что он «с порога» намекнёт на желательность сворачивания оперативной работы в Канаде. И даже «ударит» по КГБ в целом: его «конёк». Я тут же переговорил с Андроповым. Юрий Владимирович был плохого мнения о нём. Даже – очень плохого: «что он думает на самом деле, не поймёшь!».

И это плохое мнение имело большой стаж: ещё в разговоре с Брежневым в конце семидесятых Андропов был против возвращения Яковлева в ЦК. Он тогда прямо заявил Генеральному секретарю, когда тот запросил его мнения как «Юры» и Председателя КГБ: «Яковлев переродился, и ничего, кроме вреда, не принесёт». И Леонид Ильич согласился – и с мнением Андропова, и с отказом Яковлеву в возвращении в ЦК.

Зная Юрия Владимировича много лет, я могу быть уверен в том, что он говорил правду и ничего не преувеличивал. Поэтому я без возражений принял на веру его большие сомнения в лояльности Яковлева по отношению к Советской власти. «Десять лет он в Канаде – пора его забирать! Тем более что о нём многие хлопочут!». Несколько раз во время нашей беседы Андропов назвал Яковлева проходимцем: это было показательно!

Едва лишь Яковлев открыл рот, я сразу же понял, что ни одно из предупреждений насчёт этого человека не было преувеличением. Александр Николаевич «с порога» начал оправдывать выданные ему характеристики, среди которых не было ни одной положительной, несмотря на то, что давали их совершенно разные люди. Сразу же после «Здравствуйте!» он начал жаловаться на то, что за ним беспардонно следят агенты КГБ. На жалобах он останавливался недолго – и вскоре уже перешёл в наступление… на КГБ: потребовал, чтобы из Канады убрали всю агентуру, в том числе, и легальную. Больше того: Яковлев предложил не только закрыть резидентуру, но и свернуть всю работу по Канаде – так, будто это наш союзник в будущей войне!

Вёл себя Яковлев настолько уверенно и нахально, что я сразу понял: за этим человеком «стоят»! И стоят массированно и массивно! Ладно, пресловутый Раскольников написал своё «открытое письмо Сталину»… из Парижа! Невозвращенец – он и есть невозвращенец! Но этот тип говорил то же самое здесь, в Москве! И не только «то же самое» – но и многое «сверх того»! Да и Раскольников нападал, как коммунист – а этот как безусловный перевёртыш!..

Хотя – перевёртыш ли?!.. Мне почему-то… хотя вряд ли почему-то вспомнилась книжка воспоминаний Хрущёва, изданная в Нью-Йорке в семьдесят первом. Кажется, она так и называлась: «Хрущёв вспоминает». Никита Сергеевич там рассказывал о том, как на заседании Правительства двадцать шестого июня пятьдесят третьего он поправил Молотова, назвавшего Берию перевёртышем: «Перевёртыш – это тот, кто был коммунистом, а Берия никогда им не был!». Неспроста вспомнилось мне это определение, когда я разговаривал я Яковлевым. Несмотря на то, что этот человек был на фронте (не знаю, как он, там, воевал – но был), ничего советского, ничего коммунистического в нём я не смог бы обнаружить и под микроскопом! Получалось, что всю жизнь этот тип «искусно маскировался под порядочного человека», как сказала бы героиня одной кинокомедии!»

Полковник усмехнулся – и уважительно покачал головой: Дроздов пересказывал Крючкова настолько живо и достоверно, что нельзя было не отдать должное обоим.

«После ухода Яковлева я не мог уже относится к его персоне индифферентно – ну, или хотя бы так, как относился раньше: „дипломат, оторвавшийся от жизни в Союзе, зажравшийся, подпавший под влияние“ – и всё такое. И я вызвал своего заместителя Дроздова – человека порядочного, настоящего профессионала».

– Вон, «откуда дровишки»! – хмыкнул Полковник. – Значит, я не ошибся. Да и относительно характеристики Дроздова наши с Крючковым мнения совпадают.

«Дроздову можно было доверить самые деликатные секреты – и я доверил ему сбор информации по Яковлеву. Ну, как доверил: сказал, что надо усилить наблюдение за нашим посольством в Оттаве. Я не стал называть ему фамилии Яковлева…».

– «Доверил», называется! – ухмыльнулся Полковник.

– «… Не стал я и „раскрывать источники“: всего лишь сослался „на некоторые сведения, по которым…“ – ну, и так далее. Не знаю, догадался ли Дроздов – но никаких вопросов он мне не задал, а через некоторое время он положил мне на стол целое досье… на Яковлева».

– Значит, догадался! – снова не отказался от комментария Полковник, и с тем же «сопровождением» на лице.

– «В основном, это были обрывочные сведения „на тему“ Яковлева от информаторов, реквизитов которых в документах не значилось. Видимо, Дроздов не доверял никому».

– А тебе – прежде всего! – «поучаствовал» в очередной раз Полковник.

«В досье поминались не только взгляды Яковлева, но и приводились отдельные цитаты. Цитаты были весьма красноречивые».

Полковник оторвался от чтения – и, посветлел лицом.

– Никакая это не стенограмма! Дроздову каким-то образом удалось заполучить подлинный текст подлинной записки Крючкова! Машинописной, без подписи, с отступлением от канцелярского стиля – но подлинной записки Крючкова! Куда она адресовалась, кому – хрен его знает! Может – конверту с надписью «Вскрыть после моей смерти!»! Володя – парень не самый умный, но, как нередко бывает в таких случаях, довольно хитрый. И он понял, что Дроздов снабдил его бомбой, которая может взорваться… у него под задницей! Вот он и решил подстраховаться! А, может, он даже постарался «допустить оплошность» – чтобы Дроздов «не прошёл мимо» этой записки?! Больше того: думаю, я не ошибусь, если предположу, что и Александр Николаевич знает, как о досье генерала Дроздова, так и об «аналитической записке» генерала Крючкова. Вот, уж, действительно: знание – сила!