Александр Прозоров - Ганнибал великий

Федор взял в руки свиток и, спросив взглядом сенатора, развернул. Папирус был испещрен надписями на непонятном языке, но скреплен печатью с диском и полумесяцем.

— Что это? — не понял Федор.

— Это моя верительная грамота. Послание к царю скифов, написанное на их языке.

— Но, зачем она мне? — насторожился морпех.

— Это послание к тому самому царю, которого ты однажды видел, — терпеливо пояснил Магон, — Его зовут Иллур. И он знает, что я могу прислать ему такую грамоту.

— Но, если мне не изменяет память, — удивился Федор, — когда я его видел в последний раз, он был просто одним из вождей.

— За те три года, что ты провел на войне, многое изменилось и не только в Карфагене. Иллур стал царем, а в его ближайших друзьях ходит, как мне докладывают верные люди, один из северных воинов. Ты и его знаешь, ведь именно с ним вместе вы попали на мой корабль.

— Леха? — Федор не поверил своим ушам, — Так он не погиб? И стал у скифов начальником? Вот это да.

А про себя подумал: «Молодец, рядовой Ларин! Моя школа».

— Однако, дело не в нем, — вернулся к теме разговора сенатор, — Иллур очень толковый вождь. Я в нем не ошибся. Он объединил скифов, договорился с сарматами и начал поход на запад. Сейчас одна его армия штурмует стены греческой колонии на берегу моря, а другая стремительно продвигается в сторону самой Греции в обход горного хребта. Его натиск очень силен. Греки ожидают, что, разбив бастарнов и гетов, он очень скоро вторгнется на земли северных фракийцев, а затем и самих греков. Это нам тоже на руку. Однако, мы можем и по-своему сыграть на честолюбии Иллура.

Магон замолчал, подходя к главному. Федор тоже молчал, ошарашенной новостью.

— Так вот, — проговорил, наконец, Магон, — если, вернувшись назад, ты узнаешь, что война затягивается, и, несмотря на мои усилия, в течение месяца подкрепления не подойдут… в этой жизни все может случиться.

Магон снова умолк, словно подбирая слова.

— Так вот, тогда ты можешь показать ее Ганнибалу. Но, не раньше. Возможно, к тому моменту Карфаген уже выиграет войну и эта грамота не понадобится. Но, если нет, — Ганнибал может тайно призвать скифов на земли Рима, обещав им хорошую награду, и не дожидаясь разрешения сената. А их конница сокрушит любого противника и поможет решить исход затянувшейся войны.

Услышав это, Федор понял, что теперь крепко увяз в интригах сенаторов. И не может отказаться, — от таких предложений не отказываются. Но, кроме чувства опасения за свою жизнь, в нем заговорил чувство любви к новой родине. Политики везде одинаковые. И, судя по тому, как шли дела в Карфагене, война могла затянуться, Ганнибал остаться без обещанных подкреплений, а скифы могли стать его последней надеждой.

— Я все исполню, — сказал Федор, пряча свиток под кирасу.

— Будь осторожен, если оно попадет в руки врагов, то его могут использовать против меня, — предупредил напоследок стареющий сенатор.

— Я буду осторожен, — пообещал Чайка, направляясь к выходу.

На следующий день он вышел в море с флотом из тридцати новехоньких и полностью оснащенных квинкерем. Утром, когда Федор посетил смертельно раненного посла в особняке Барка, брат Ганнибала находился без сознания, но был еще жив. «Хороший знак, — решил Федор, бросив взгляд на измождено лицо Магона, боровшегося со смертью, и пообещал, — Помолюсь богам, чтобы он выжил. А то Ганнибал сойдет с ума от горя. Надеюсь, сенатор, разыщет тех, кто напал на него и отомстит».

То время, что Федор провел в Карфагене с момента покушения на посла, он постоянно передвигался по городу с охранниками, но случая проверить их доблесть, к счастью не представилось. Оставляя вновь на неизвестный срок свой дом в столице, Федор, тем не менее, пообещал своим слугам, что война быстро закончится, и он скоро вернется. Даже выдал на прощанье в награду каждому несколько серебряных монет, чтобы помнили его доброту. О выплате жалования им можно было не беспокоиться, — все они были рабами своего хозяина. Но даже в отсутствии хозяина они не прохлаждались, предаваясь праздной жизни. Об этом беспокоился деятельный Акир, регулярно проверявший, чтобы слуги следили за домом Чайки, а также использовавший охранников и кухарку для нужд самого сенатора, если такие возникали.

Оказавшись снова в море, Федор, ставший неожиданно главным в этом посольстве, приказал Бибракту, который теперь командовал флагманом целой эскадры, направить флот вдоль ливийского берега на восток, с тем, чтобы избежать столкновений с римлянами как можно дольше. Он сделал это для того, чтобы хоть часть из подкреплений добралась до Италии и вступила в бой тогда, когда это понадобится самому Ганнибалу, а не римлянам.

Капитан «Агригента» передал приказ на другие корабли, и флот финикийцев. Выстроившись в две линии, отправился в путь. Погода благоприятствовала. Видимость была отличной, хотя Федор, вспоминая дорогу сюда, все же предпочел бы легкий шторм.

Флагман, отремонтированный на лучших верфях мира, снова легко развивал скорость в четыре узла под парусом, разрезая мощным тараном лазурные волны. А Чайка стоя у борта, наблюдал за прыжками дельфинов, сопровождавших флот от самого Карфагена.

Первые дни прошли без приключений, да Федор и не ожидал встретить римский флот так близко от родных берегов. Хотя от римлян можно было ожидать всего, — в прошлой войне они даже высаживали десант на эти берега, — но сейчас, благодаря Ганнибалу, им было не до атак на цитадель противника. Свою бы удержать.

А через три дня, когда они были уже в открытом море, опасения Федора внезапно материализовались. Ветер переменился на западный, поднялась волна, и эскадру финикийцев стало сносить в сторону от намеченного курса. Несмотря на опасность столкнуться, корабли старались держаться вместе, чтобы не растерять друг друга в этой суматохе и не оказаться у берегов Италии в одиночестве на растерзание римскому флоту. Наступившая ночь не принесла облегчения, ветер завывал в снастях, палуба скрипела, а шторм хоть и не стал сильнее, но и не прекратился.

Выпив вина, Федор забылся в своей каюте, которую теперь занимал вместо Магона. Всю ночь ему снились кошмары и на палубу командир двадцатой хилиархии и, волею судьбы, командующий эскадры из тридцати квинкерем, поднялся утром совершенно разбитый. Соленый ветер ударил ему в лицо, обдав брызгами.

— Где мы? — спросил Федор у Бибраката, когда тот рассматривал горизонт.

— Думаю, недалеко от Сицилии, — ответил капитан «Агригента».

— Сицилии? — напрягся Чайка, — но ведь тут море кишит римскими кораблями.

— Пока их не видно, — отрапортовал Бибракт, — может, шторм распугал.

— Хорошо бы. Потери у нас есть? — уточнил Федор, оглядывая идущие вслед за «Агригентом» квинкеремы, косой строй которых теперь напоминал не линию, а клин, острием которого был флагман.