Александр Горохов - Та сторона

Это только называется «радиодело». Помимо правил работы с карманными и более мощными заплечными рациями, ещё и дали нам азы работы с беспилотником-квадрокоптером. Способным, кстати, в горных условиях выполнять и функцию ретранслятора. А после теоретических занятий погоняли «вертолётик» уже на практике. Занятная штука! Это не детские китайские игрушки, способные держаться в воздухе 6—10 минут и снимать общим планом окрестности на плохонькую камеру.

Стрелковую подготовку проводили в два приёма. Пока Строков, Щукин и Нестеров ковырялись с разного рода минами под руководством инструктора-майора, остальные четверо отстрелялись из СВТ, СВД. А после этого перешли к более современному, чисто диверсионному оружию: «Вал», ВСК-94, «Винторез». Под бдительным надзором взвода пацанов с автоматами. Нет, не доверяет нам ещё полковник!

Кстати, правильно делает! Меня самого пару раз посещала мысль дёрнуть из этого «пионерлагеря строго режима», пробраться в Донбасс, а там и любые документы сделать можно, и просто «залечь» так, что никто не найдёт до скончания века. Одному, правда, не справиться с толпой салаг, не сильно их покалечив, а вот втроём-вчетвером вполне можно прорваться и уйти по горам куда-нибудь в недалёкий Оренбург.

Откуда я знаю, где мы находимся? Да сколько не шифруй наше местонахождение, а кое-где на турбазе сохранились башкирские надписи, название речки, протекающей мимо неё, мы слышали: Сакмара. Значит, мы где-то на юге Башкирии, не так уж и далеко от Оренбурга. Почему ещё не ушёл? Наверное, потому что пообещал этому чекисту. Да и физическую форму надо восстановить перед тем, как бежать надумаю. Вон, после стрельб опять нас на полосу препятствий загнали.

О том, что что-то случилось, я понял по суете возле штабного домика. И не удивился, когда меня прямо со стрельбища, где мы опробовали новейшие российские автоматы, вызвали к Евсееву.

– Садись, Ведьмак. Придётся тебе и кому-нибудь из твоих уже сегодня на задание отправляться. Выбери, с кем пойдёшь, и после занятий со спецтехникой выезжаете.

– Какая задача?

– Человек у нас на той стороне пропал. Надо либо восстановить с ним связь, либо выяснить, что произошло. Во втором случае – привести «языка».

– «На той стороне» – это в Казахстане, что ли? Так мы с казахами, вроде, не воюем… Если мягко говорить.

Полковник усмехнулся, поняв, что я уже догадался, где мы находимся.

– Нет, майор. Не в Казахстане. В сорока с небольшим километрах отсюда, в селе Зилаир. Но…

*

17 июня 1980 года, Стёпа Лукашин

– Смотри, какие у Пришлого смешные трусы! – захохотал я, разворачивая перед подружкой вещь, вынутую из бельевого ящика комода. – Как девчоночьи! У тебя такие же, да?

– Дурак, – обиделась Зульфия.

Но мне было не до её обиды: я нашёл очень, очень странную вещичку.

– Зуль, смотри! А что это такое?

Какая-то пятнистая коробочка, раскрашенная бурыми, жёлтыми и зелёными разводами. Один из торцов коробочки сужается клинышком, переходящим в пятисантиметровый шип. А на боковой грани резинка прикрывала какую-то выемку. Я ногтём ковырнул край резинки, и она отодвинулась, открывая красный язычок небольшого переключателя.

– Смотри: я так наживаю, и лампочка загорается. Так нажму – гаснет, – попробовал я побаловаться.

– Выключи сейчас же! А вдруг это опасно! Ты же не знаешь, что это такое.

Зулька старше меня почти на два года и, как любая девчонка, всё время чего-то боится.

– Да ничего же не произошло! – нехотя отложил я игрушку. – Зуль, а как ты думаешь, где он мог деньги прятать?

– Так ты сюда пришёл деньги искать? А мне говорил, что тебе просто интересно…

– Интересно, конечно! Но если бы деньги нашли, я бы тебе на них какой-нибудь подарок купил.

– Мне? – смутилась Зулейка.

– Ага, тебе! Я давно хочу тебе что-нибудь подарить, да денег нету. Что мать успевает накопить, вечно то на соль тратит, то на тряпки какие-нибудь. Но ведь не может учёный, да ещё и пришедший из самого Челябинска, совсем без денег жить!

Зулейка покраснела от такого признания.

– Ой, а чего так потемнело-то? Стёпка, грозища будет! – всплеснула она руками. – Тучища чёрная-чёрная идёт! Я думала, у меня в животе бурчит, а это гром где-то далеко гремел.

Она засмеялась, а я, выглянув в окошко, понял, что гроза действительно будет нешуточная.

– Проголодалась, что ли? Вон, от Пришлого картошка в мундирах осталась и немного хлеба. Всё равно по домам до дождя добежать не успеем, так давай хоть поедим. Ему всё равно еда уже не нужна.

– А может, успеем?

– Может… Но тогда поесть не успеем. А картошка в чугунке уже два дня лежит, испортиться может до завтра. И хлеб совсем зачерствеет.

Снаружи прогрохотало так, что у Зульки совершенно не осталось сомнений в том, что это не в животе у неё с голода бурчит. А я уже тащил на стол найденную еду.

– Молоко скислось. Простоквашу будешь?

Хороший получился ужин! Картошка с солью и кусочком масла, выуженным из баночки с водой, чёрствый хлеб с простоквашей. Прокисшую и начавшую вонять уху, правда, пришлось выплеснуть прямо с крылечка. Уютно было: сумрак от закрывших небо туч и давно не мытых окон, снаружи ветер бушует, ветки деревьев хлещут по тесовой крыше домика, простоявшего несколько лет без хозяев, а мы вдвоём, совсем по-семейному, ужинаем…

– Смотри, как ливануло! – ткнул я алюминиевой вилкой в сторону окошка.

– Ага! Ужас просто!

А следом по крыше лупанули, затрещали сухим горохом градины. Я доел и плюхнулся на кровать, застеленную каким-то тряпьём, оставшимся от давным-давно похороненных хозяев. Правда, недавно постиранным новым хозяином домишки, стоящего на самой окраине деревни. Кровать у окошка, и с неё удобно наблюдать за бушующей на улице непогодой.

– Иди сюда! Отсюда здо́рово видно! Пролезай к окошку, – подвинул я подушку для Зульки.

Зулейка неуклюже переползла через меня, пытаясь при этом прикрывать ноги подолом своего сарафанчика. Для того я и пустил её к окошку, чтобы на её ноги под подолом поглядеть. А может, и ещё что-нибудь мелькнувшее успею заметить. Да только она хитрая оказалась, прикрыла. И едва подружка устроилась на подушке, тут же ляпнул ладошку ей на грудь.

– Стёпка! – откинула она руку.

– А чё? Ты же в прошлый раз говорила, что тебе приятно! – снова сделал я то же самое, и она уже не вредничала. – Вон, смотри, как там жутко!

А чего? Ведь правда же приятно! Она же сама говорила, что ладошка у меня мягкая, тёплая. Её грудь я не тискаю до синяков, как другие пацаны, а просто держу. Ну, чуть поглаживаю, и от этого соски у Зулейки становятся твёрдые-твёрдые, как горошины.

– Ой, как сверкает-то!

– Сейчас шараааахнет! – в предвкушении раската грома хихикнул я и, воспользовавшись моментом, сунул руку через вырез подмышки уже под сарафан.