Александр Гончарук - Принцесса на курьих ножках, а впрочем, о делах земных, неземных и иноземных. Разноцветные истории

А тут еще сотни две особо сильных пассажиров поднавалило, поднаперли свежей силой раз, два – да как ахнули! Ну и ахтобус, конечно, тоже ахнул, потому все ж не каучук, а машина – изделие хоть и металлическое, но хрупкое, и весь как есть на мелкие части тут и порассыпался.

«Хрен с маслом выходит, а не техника! А ишо Ифропа называется!», – публика судачит, – «Хотели куда подальше уехать, а она техника-то, собака, не выдерживает многого количества. Придется видать на своих копытах топать». И потопали.

А граф Селедкин напослед им еще и мозги продезинфицировал.

«Кретинозавры вы, говорит, земля-то вещь совсем круглая и никуда с нее не утопаешь! Где был там и останешься на круглоте-то, круглым дураком значит. И вечно по ней куролесить будешь покуда лапами двигаешь да все без толку. А вы ежели и дальше этаким количеством напирать станете, то и самой земле-то тоже, как и ахтобусу окончательный капут, извиняюсь за сравнение, совершенно наступит».

А те ему: «Ты нам дяденька настроений-то внутренних не порть. Мы в Европию хотим, там и жить хорошо и работать не надо, а жратвы, сказывають, и в век не сожрать. И народ там слышно толстый, лысый и из себя красивый, вот и мы тоже ему под стать быть хотим». И пошло тут все население шевелиться и в Европу направляться.

А как в окрестных джунглях зверье местное: обезьяшки-павиашки, львы, шакалы, гиены, крокодилы и носороги про то прослышали, так и тоже заквакали-закукарекали: « И мы хотим в Европию, тоже как человеки жить, чего нам жунгли эти примитивные отсталые. Мы тож хотим, как люди, в ристоранах лопать, да на унитазах посиживать, а на лоне природы-то этой только в отпусках разве отдыхать хорошо!»

Да и рыбки в морях тоже заволновались: «Мы то дуры все в воде сидим, киснем, а нa свете-то белом вишь-ка чё деется!» И тоже на сушу вылезать начали.

И от такого всеобщего шевеления и самой-то Земле совсем жарко стало, так что и льды на полюсах таять начали. «Ишь, изверги, чего удумали, хлобализацию каку-то!» – Земля-то про себя думает, – «Я их пою-кормлю, а им все супостатам мало, новую Содомию-Гоморрию умыслили. Как бы только худа от того не получилось!»

А людям да зверям-то животным вроде и невдомек, чего там Земля-планета кумекает и всей ордой своей они тут и дальше двинулись в края благодатные, приятные, словно бы райские, а с ними и верблюды, и жирафы, и носороги, и все прочее животное крупное и мелкое сословие.

И такой сплошной критической массой поналезли, что потрещала Европа, потрещала, да в скорости и совсем, как надувной шарик и лопнула.

Только пар после и остался, да и его скоро ветер перелетный по сторонам порастрепал.

А граф Селедкин поглядел на все это грустное мероприятие, да и отправился пешком на северный полюс. Население-то понаперлось в Европы все больше южное, авось уж в холодный-то край забираться не станет. А Селедкин ничего, к холодам очень даже привычный, потому что сибиряк.

2017—20

Жил был однажды храбрый такой гусар Коновалов, а все-то его хозяйство было: усы, часы, конь, трубка, сабля, свисток, да носовой платок.

Целый день бывало скакал он, то на коне, то на собственных ногах, крутил усы, глядел на часы, саблей махал, трубку курил, в свисток свистел, да в носовой платок иногда чихал. Порой правда и нос платком чистил, отчего ж и не почистить коли и нос и платок под рукой?

А однажды поутру вскочил он на коня, выхватил саблю, глянул на часы, закурил трубку, посвистел в свисток, да и поскакал, стало быть, во всю возможную конскую прыть.

И так было расскакался, что и не заметил как через границу российскую перескочил. Глядит все вдруг заграничное вокруг. Не нашинского значит вида.

Народ перекормленный вокруг похаживает: мужики будто беременные, а бабы словно куры кудахчут: «Вас ист дас? Вас ист дас?» – чего такое значит спрашивают. «Ну и Европия», Коновалов думает и скачет себе дальше, да так незаметно через всю эту самую Европу насквозь и проскакал.

А пока скакал, да на часы поглядывал, да саблей помахивал, да трубочкой попыхивал, да в свисток посвистывал, да в носовой платок почихивал – порастерял он все свое хозяйство и коня под конец лишился, и оказался в канаве, куда и глупая муха не залетит.

Отчего такая оказия вышла, конечно, ясно-понятно: гусар более прочего любил скачку, а предметы – свой покой, и всяк по природе ищет себе своего удобного места, хотя и не всегда находит, а оттого в жизни и постоянный разнобой.

Лежит гусар Коновалов в канаве и раздумывает: «Эка незадача-то вышла, все стало быть посеял чего и имел: ни скакать, ни время мерить, ни саблей махать, ни курить, ни свистеть уж более возможности нет. И даже нос почистить нечем, хоть и грязь в ноздри набилась». И загрустил тут гусар основательно, потому что не привык ни в чем себе отказывать.

Оттого даже и из глаза у него выкатилась скупая гусарская слеза. Так бы и лежал он себе уж Бог ведает сколь долго, да тут выдвинулся из кустов медведь местный европский, оглядел Коновалова со всех сторон и говорит: « Слышь-ка парень, чем эдак-то прохлаждаться лучше бы к нам в медведи служить пошел. Лес-то у нас большой, а медведей окромя меня ни одного. А без соседства, одначе, и скучно».

«Да мне все равно теперь, Коновалов говорит, хоть медведем служить, хоть бараном. Был я гусар, а как потерял разом все, так и не знаю теперь кто я таков».

«Ну вот и хорошо, медведь говорит, и повел его в самые густые заросли – медвежьей жизни стало быть учить. И стал с тех пор гусар Коновалов медведем в лесу жить.

Одичал, конечно, косматым стал как медведю и положено, ну и видом стал конечно вылитый медведь только в гусарских причандалах. Поставил на опушке бочку пожалуй на две тонны и стал в нее мед копить, как медведю и надлежит.

Раз хотел он было на часы глянуть по привычке, да и рука однако зачесалась (саблей значит помахать охота пришла) ну и прочие ранее обычные вещи вспомнились и опять грустно сделалось от этакой переменчивости жизни.

И совсем уж было затосковал, да глядит горошина по дорожке катится, а на горошине принцесса сидит, малюсенькая совсем, но все равно настоящая стопроцентная принцесса.

А за ней волк в сером кафтане прытью чешет и принцессу ту видать с горошиной вместе захватить вроде пытается. Двинул бывший гусар Коновалов, а ныне медведь, волка в ухо: «Отваливай мол серый хрен покуда тебе наружность не скособочили», а принцессу вместе с горошиной в карман положил, да и пошел себе в берлогу расслабляться.

«Да я чево, волк, однако, ответствует, я ничево. Для разминки вот бегаю», а сам про себя думает « Как задрыхнет косолапый в своей берлоге так я принцессу-то и выкраду» – и удалился себе до поры тайно в кусты.