Сергей Шхиян - Время Бесов

Паренек никак не отреагировал на окрик. Тогда Даша выстрелила в воздух.

Беглец остановился и мельком глянул назад. У него были стеклянные, мертвые глаза и оскаленные мелкие зубы. Он напомнил мне загнанного хорька.

— Вам всем не жить! — крикнул он и побежал, пытаясь добраться до первых деревьев.

— Стой, стреляю! — опять крикнула Ордынцева, как мне показалось, не зная, что дальше делать со своим пистолетом…

— Можно я? — взмолился раненый.

— Извольте, — ответила революционерка и передала ему оружие. Паренек успел отбежать уже шагов на двадцать, когда, придерживая правую руку левой, спасенный нами человек по фамилии Опухтин прицелился и нажал на спусковой крючок

— Мама! — успел закричать подросток и замолчал, словно захлебнувшись в звуке своего голоса.

Мы молча стояли и смотрели, как он лежит, тщедушный и мертвый, палач и жертва, теперь в одном лице. Ордынцева опомнилась первой и вынула свой маузер из руки Опухтина.

— Господи, ведь он почти ребенок! — прошептала она. — Каким зверем его сделали!

— Нам нужно ехать, — сказал я и напомнил, — Даша, помоги мне сесть на облучок.

Бедной революционерке пришлось попотеть, пока она помогла нам устроиться в пролетке. Я как-то умостился на облучке и, в обоих смыслах, взял вожжи в руки. Кони, напуганные выстрелом и запахом крови, сразу же пошли рысью. Я сидел на узкой скамье боком, упираясь здоровой ногой в подножку облучка так, чтобы не сползать вперед. Даша придерживала совсем расклеившегося Опухтина.

У меня от потери крови кружилась голова, и, когда колеса прыгали на ухабах, болью отдавало во всем теле. Но выдержать было можно, и я терпел, стараясь не стонать. После получасовой езды, наконец, кончился лес, и показались первые дома Троицка.

— Куда ехать? — спросил я.

— В Уком, — ответил Опухтин.

— Где он находится? — уточнил я вопрос.

— В центре, недалеко от церкви, — пояснила Даша, — поезжай прямо по дороге, я скажу, когда будет нужно остановиться.

— А какой-нибудь больницы здесь нет? — спросил я, предпочитая обычное лечение партийным дебатам на ту же тему.

— Есть, земская, но доктора расстреляли как контрреволюционера. Там теперь остался один фельдшер, он большевик и в медицине плохо понимает, — сказал Опухтин вполне искренне, видимо, безо всякой задней мысли, но получилось у него очень двусмысленно.

— Все-таки лучше сначала заедем в больницу, нам нужно обработать раны.

Город за последние семьдесят лет, что я здесь не был, вырос, появились даже боковые улицы, но он оставался все тем же провинциальным и одноэтажным. Даша сказала, где поворачивать. Мы въехали в переулок и оказались возле небольшого больничного комплекса, состоящего всего из трех строений. В одном, как объяснил Илья Ильич, располагалась амбулатория, в большем, стоящим в глубине двора доме, больничные палаты и в третьем — квартиры расстрелянного доктора и здравствующего большевика-фельдшера.

Кругом все было заброшено и пустынно. Нас никто не вышел встречать, и Даше пришлось отправиться на поиски медперсонала. Она поочередно колотила во все запертые двери, пока, наконец, не добилась, чтобы ее услышали. Из «квартирного корпуса» вышел высокий, сутулый мужчина с заспанным, несмотря на дневное время, лицом, и спросил сиплым, простуженным голосом, что нам нужно.

— Товарищ Нестеров, — окликнул его Илья Ильич, — это я, Опухтин. Нам нужна медицинская помощь! Мы раненые!

Нестерова сообщение ничуть не взволновало, он зевнул, не прикрывая рта рукой, и, не интересуясь, кто ранен и куда, посоветовал:

— Так вам нужно ехать прямо в губернию, здесь все равно ничего нет.

Глядя на заспанного товарища, я понял, что без эффективного вмешательства извне он ни за что не проснется, и попросил Ордынцеву:

— Помоги мне спуститься

Она подошла к пролетке и подставила мне плечо. Я сполз с сидения и кое-как добрался до земли. Такое самоуправство товарищу Нестерову явно не понравилось, и он чуть шире приоткрыл небольшие глаза.

— Говорю, ничего здесь нет! Езжайте в губернию!

Я ничего ему не ответил и, опираясь на Дашино плечо, доковылял до крыльца, на котором по-прежнему стоял фельдшер. Особых задумок, чтобы привести его в чувство, мне не требовалось. У меня давно накопился большой и, главное, разнообразный опыт общения с отечественными придурками

— Ты знаешь, товарищ доктор, — намеренно повысив его статус, процитировал я речь бандита Бени Крика из одесского рассказа Иосифа Бабеля, — что на всякого доктора, даже доктора философии, приходится три аршина земли?

— Чего? — вытаращился на меня Нечаев — Это ты о чем, товарищ? Вам конкретно, по-партийному сказано, ехайте лечиться в губернию!

Понимая, что с литературной классикой немного перемудрил, я пошел другим, конкретным путем — вытащил из кармана наган, взвел курок и выстрелил точно над головой товарища Нечаева в притолоку его казенной квартиры.

Как и ожидалось, фельдшер проснулся быстро и окончательно. Он даже выполнил элемент утренней гимнастики, присел на месте.

— Ты, над кем, вошь тифозная, трубка клистирная, надсмешки строишь? — опять используя классические образцы советской изящной словесности, истерически возвышенным голосом продолжил я свой монолог. — Над дореволюционным большевиком издеваться вздумал? Мы что, даром Царицын брали и кровь мешками проливали?!

В подтверждение своего обиженного состояния я еще два раза выстрелил из офицерского нагана мимо головы фельдшера.

— Чтобы йод, бинты и спирт немедля предоставил, а то у меня и на тебя, скрытая контра, еще одна найдется пуля.

— Товарищ! Помилосердствуй! — закричал пробудившийся фельдшер. — Я же не знал, что ты наш большевик! Все предоставлю в лучшем виде, окромя спирта! Его, клянусь, нет ни капли, весь на лечение вышел!

— Ну, смотри, если обманул, в расход пущу! — сказал я, временно прекращая истерику и стрельбу. — Теперь помоги раненому товарищу и смотри у меня, контра! Сволочь!

Как всегда бывает при правильном менеджменте, все тотчас ожило и показало хороший темп и ударную работу.

Появились даже сторож и две санитарки, толстые бабы, похожие одна на другую, хотя и были разного цвета, роста и толщины. Нас с Ильей Ильичем они на руках отнесли в амбулаторию, куда спустя минуту влетел товарищ Нечаев с литровой бутылью йода и перевязочными материалами.

— Ты, товарищ, не думай, — говорил он, бережно снимая мои самодельные бинты, — мы для героя революции, чего хочешь! Сразу бы сказал, кто ты, а то тут всякие, кому не попадя ходят, от работы отвлекают!

Выплеснув запас энергии, я уже привял, тем более, что больно мне было безумно. Неумелый фельдшер как мог обработал рану, и я даже на несколько минут потерял сознание. Очнулся уже на больничной кушетке в пустой палате. Товарищ Нечаев остался заниматься Опухтиным, а встревоженная Даша сидела рядом и держала меня за руку.