Сергей Шхиян - Время Бесов

— Товарищи, не бросайте меня! — взмолился Илья Ильич.

— Вы даже не представляете, что у нас здесь в Троицке творится! В чеке окапалась сплошная контра! Честных большевиков расстреливают, а двурушники живут как в шоколаде! Помогите, товарищи, вам одним без меня отсюда не выбраться!

— Что точно говорил Медведь? — спросил я, перебивая причитания Опухтина.

— Приказал, побеспокоиться, чтобы отсюда никто не вышел.

— Много у него людей?

— Двое вместе с ним пошли к фельдшеру и еще два красноармейца дежурят во дворе.

— А что с моей пролеткой? — забеспокоился Илья Ильич, чем тут же привлек мое внимание к экипажу. Это было единственное место, где могли быть спрятаны «царские» ценности. — Коней они не распрягли?

— Кто бы их распрягал, — нахмурившись недавнему воспоминанию, сказала Ордынцева. — Я только заставила солдат снять с них уздечки, чтобы они могли поесть.

Мне стало казаться, что Даша последнее время начала как-то по-другому, чем раньше относиться к поведению своих революционных соратников. Она совсем перестала поминать мировую революцию, победивший пролетариат и подлую буржуазию. А от идейного словоблудия если открыто и не морщилась, то и не поддерживала разговоры на эти темы.

Между тем Опухтин самостоятельно натянул на себя одежду и довольно шустро скакал по палате. Оружия у него не было. Винтовки Петровых остались в пролетке, а маузер, подстрелить малолетнего палача, он брал у Даши. Пока что только Ордынцева была у нас единственной боеспособной единицей. Правда и то, что Опухтин попытался встать с ней в один строй и предложил мне отдать ему наган. Я не только на это не согласился, но даже не дал себя втянуть в спор, кто из нас лучше стреляет. Жестко сказал: «нет». Илья Ильич всем своим видом продемонстрировал, что он если и не разочарован во мне, то глубоко обижен.

О том, что я уже вполне оправился после ранения, я пока никому не сообщал. Троицкий экспроприатор никакого доверия у меня не вызывал и не стоило провоцировать его на решительные действия, если они, конечно, им предполагались или могли последовать.

— Выходим и сразу же идем к пролетке, — предложил я за неимением другого плана действий совершенно наивную схему. — Только не спешите, как будто мы вышли погулять.

Однако, совершить эту странную прогулку нам не удалось В комнату без стука ввалились товарищи Герасим и Октябрь. Они оба свои правые руки держали в карманах. Все было так нарочито, что мы невольно замерли на тех местах, где нас застали незваные гости.

— Вам что нужно? — начальственным голосом спросил я. — Кто вас сюда звал?!

И до того молчаливый товарищ Октябрь совсем нахохлился и ничего не ответил, отдуваться пришлось заике Герасиму.

— М-мы п-по п-приказу т-товарища М-медведя, — сказал он, как и прежде, запинаясь на каждой первом согласном звуке. — Он в-велел в-вам п-пойти в-в к-конюшню.

— Зачем? — сердито спросил я, с ужасом вспомнив, что у меня в барабане нагана после воспитательного мероприятия с фельдшером осталось всего три патрона. Патроны для нагана, найденные в шинели старшего Петрова, у меня лежали в брючном кармане. После перевязки у меня совсем вылетело из головы дозарядить оружие.

Видимо, Герасим с лета не смог придумать, что ответить и закричал, почти перестав заикаться:

— П-председатель п-приказал, так сполняй, а то, в-вашу м-мать, к-каждый будет свое п-понятие иметь! У н-нас п-покаместь д-деморатический централизм, а не непойми что!

Меня такое объяснение не убедило, и я первым вытащил из кармана наган:

— А ну, ручки-то поднимите, — приказал я и грубо ткнул Герасиму ствол в открытый от удивления рот, так что у него лязгнули о металл зубы. — И очень медленно, а то я контуженный, могу испугаться и случайно выстрелить! Понятно? — спросил я теперь уже товарища Октября, который стоял как соляной столб, ни на что не реагируя.

— Я вас… — начал говорить он, не спеша выполнять приказ, но Даша приставила дуло маузера к его затылку, после чего демонстративно взвела курок. Октябрь не договорил и послушно поднял руки.

Что делать с троицкими чекистами, я не знал. Не убивать же было их на самом деле!

— А ну, раздеться! — приказала Ордынцева, беря инициативу на себя. — Быстро и догола!

Идея мне понравилась. Уже хотя бы потому, что на улице холодно, и голые коммунисты не смогут участвовать в боевых действиях против нас. Однако, здоровенный Герасим, попытался начать торговаться. Делать это со стволом нагана во рту ему оказалось очень неудобно. Тем более, что я не просто стоял на месте, а говорил очень грубые и угрожающие слова, так что он, в конце концов, сломался.

Одежда у рядовых большевиков оказалась вполне приличная, никак не напоминавшая о полной разрухе. Партия целиком или местная партийная организация, этого я так никогда и не узнал, заботилась даже о низовых членах. Когда товарищи разделись и спрятали в ладонях свои съежившиеся от холода и страха первичные половые признаки, Опухтин умело связал их одежду в два небольшие узла. Он все время, пока левая эсерка издевалась над большевиками, смотрел на такое безобразие хмурым взглядом, но по существу вопроса не вмешивался.

— Поднимете шум, пристрелю, как нечего делать, — пообещал я, боком выходя в больничный коридор. В самом больничном корпусе, кроме нас, больше никого не было. Квартиры персонала, как я уже говорил, были в другом домишке. Чем там занимались товарищи Медведь и фельдшер Нечаев, мы так и не узнали. Во дворе навстречу нам двинулись красноармейцы при форме и с винтовками. Пожалуй, пока это был самый тухлый момент, все могло повернуться в любую сторону.

— Здравствуйте, товарищи, — приветливо поздоровался с солдатами Опухтин. — Вы не поможете взнуздать лошадей, а то мы с товарищем раненые.

Красноармейцы, простые деревенские мужики, недовольно посмотрели на городских фертов с узлами, но, удостоверившись, что мы действительно раненые, без лишних слов помогли нам дойти до пролетки и подсадили на сиденья.

— Как же вы, товарищи, сами с лошадями управитесь? — участливо спросил один из них, парень с добродушным лицом. — Может вам подмогнуть?

— Спасибо, товарищ, — сердечно поблагодарил его Илья Ильич. — Нам туточки недалече, только до Укома, как-нибудь сами доберемся.

— Ну, тебе виднее — сказал тот, поправил упряжь, и я тотчас после этого тронул вожжами спины коней.

— А где товарищ Герасим? — когда уже застучали колеса, крикнул вдогонку второй красноармеец.

Ему никто не ответил, резвые лошади пошли рысью, и мы через переулок выехали на главную улицу города Троицка..

Короткий осенний день быстро шел к концу. Серенькие сумерки начали стремительно съедать пространство. Сначала исчезла перспектива, а потом и близкие объекты начали превращаться в свои темные очертания. Я остановил лошадей, и мы устроили недолгое совещание. Ордынцева настаивала на поездке в губернский город. Там у левых эсеров в губкоме было квалифицированное большинство, и она считала, что ее там непременно поддержат и разберутся с беспределом, творящимся в Троицке. Опухтин был решительно против, он даже затрясся, когда услышал ее предложение.