Николай Жданов-Луценко - Орлы Желтороссии. Конспирологическая повесть

– А вот я хочу, во-первых, выйти на контакт со статусными европейцами в Китае – не только в Харбине. В Нанкине, Шанхае, Пекине, Гонконге. Может, откроются новые направления бизнеса, торговли… связи, знаете ли. Во-вторых, хочу попутешествовать, но знаю только китайский и русский, мне нужен толмач, и толковый. Чтоб за меня придумал, до чего у меня мозги не доходят. И, в третьих, вы, я слышал, литератор. Напишите за меня книгу о мире и переведите её на несколько языков, я хорошо заплачу. Мне нужно набирать статусность, не всё же на шлюхах и наркотиках наживаться. Это такое вложение капитала. Что скажете?

– Да я пишу большей частью поэзию, хотя словом, конечно, владею. Но это долгосрочный проект. Вы уверены, что настроение у вас не изменится?

– За меня не переживайте. Будете получать вдвое больше профессора Харбинского университета. Но учёт и контроль жесткий, будете отчитываться за каждый прожитый день.

Николай Илларионович испытывал непреодолимое желание сплюнуть в салфетку, как будто на язык ему попалась какая-то гадость, и все его вкусовые рецепторы взбунтовались разом. Но рассудок, отдрессированный долгими поисками случайных заработков, убеждал его, что, мол, это просто творческий заказ, как статья в газету, и ему нет никакого дела до личности заказчика. В конце концов, всегда можно будет в любой момент отказаться, но накопить какой-никакой жирок, чтобы уже спокойно озираться вокруг.

– Ладно, давайте попробуем. У нас будет какой-то контракт?

– Нет, вам порукой моё купеческое слово. А вот вы должны подписать соглашение о неразглашении со штрафными санкциями на миллион, а то вдруг все узнают, что это не я.

– Откуда же я возьму миллион?!

– А вот и не разглашайте! – Ли Сифу опять показал свои гнилые зубы. – Да ладно, не бойтесь. Это просто формальность.

– Ну, поскольку мне ответить по таким обязательствам всё равно нечем, будь по-вашему.

Когда они вышли из ресторана, Ли махнул пробегавшему рикше.

– Вам куда, Мастер?

– Да спасибо, я пройдусь пешком.

– Не скромничайте, я плачу. Мы же уже партнёры.

– Дело не в этом. Мы, русские, считаем, что ездить на людях как-то унизительно для нас самих, это же не животные. Слышали историю, которая стала здесь легендой? Один богатый русский, бывший купец первой гильдии, засиделся в ресторане и, когда вышел, не обнаружил ни одного извозчика. Зато к нему мгновенно подскочил тщедушный китайский рикша, готовый отвезти его куда угодно. Купец был центнера на полтора, потому что полакомиться любил и ни в чём себе не отказывал. А китаец весил килограммов сорок, непонятно, в чем держалась его душа – видно было, что голодал, да, наверно, ещё кормил семью. «Ступай прочь!» – рявкнул купец, но китаец упал ему в ноги и стал умолять дать ему возможность заработать хоть пару мелких монет. Тогда русский посадил его на место пассажира, дал крупную ассигнацию и сам повёз по центральной улице, повергая в шок всех прохожих. Конечно, в этом был элемент купеческого эпатажа, но была и глубинная русская черта к сопереживанию и душевной щедрости…

– Хороший анекдот, я слышал. Ну, как угодно. До завтра!

И Николай Илларионович в задумчивости пошёл по улице Китайской, где замысловатые иероглифы вывесок соседствовали с названиями фирм «Сименс-Шукерт» и «Товарищество Э. Циндель в Москве», по направлению к Русско-Азиатскому Банку.

Прошло пару месяцев. Мастер перебрался в более приличный район и снимал уже не комнату, куда врывались все запахи китайской улицы, а вполне приличную квартирку. Этой ночью он написал стихотворение «Я приехал в Харбин»:

Что-то необъяснимое было в этом городе. Он возник, как посад, основанный русскими в 1898 году при строительстве Трансманьчжурской магистрали, по сути как железнодорожная станция. Одним из основателей города был Николай Сергеевич Свиягин – потомственный дворянин, инженер-путеец, выдающийся организатор строительства железных дорог в разных уголках Российской Империи, знаток Дальнего Востока и Маньчжурии, здесь же и похороненный в 1924 году. Вплоть до госпереворота 1917 года Николай Сергеевич занимал ответственные посты в министерстве финансов и ведомствах, курировавших в то время железные дороги. Был вынужден покинуть Родину в ходе революционных событий и начавшегося террора. Предположительно он покинул Крым в 1920 году на пароходе «Сегед». Вероятнее всего, он с супругой уехал в Италию, а затем в Дубровник, где до 1924 года был председателем Русской общины. В последний год своей жизни он был приглашён в Харбин, одним из основателей которого являлся. Здесь он продолжал работать на Китайско-Восточной железной дороге вплоть до своей кончины. Мастер не был близко знаком с ним, но несколько раз встречался, и тот любил вспомнить исторические страницы. Первые харбинские русские были в основном строителями и служащими КВЖД и переехали в Харбин для работы на железной дороге. Их так и звали – КВЖДисты. Харбин (станцию Сунгари-первая) фактически построили именно русские поселенцы, которые возвели дома, а мебель и личные вещи привезли из России. После Русско-японской войны многие русские покинули Маньчжурию, но немало было и тех, кто прожили в Харбине долгое время и решили остаться. В 1907 году было введено выборное городское самоуправление. К 1913 году Харбин был фактически русской колонией для строительства и ремонта КВЖД. Население города составляло 68 549 человек, в основном русских и китайцев. Перепись зафиксировала наличие граждан 53 разных стран. Кроме русского и китайского, здесь были распространены ещё 45 языков. Только 11,5% всех жителей родились в Харбине.

Николай Илларионович попал в Харбин в 1918-м. В результате краха Российской Империи и гражданской войны около 100—200 тысяч белоэмигрантов осели в Харбине. Это были солдаты и офицеры, участвовавшие в Белом движении, члены и служащие правительств Сибири и Дальнего Востока, интеллигенция и самые обычные люди. Русское население Харбина было самым большим за пределами России.