Анатолий Головков - Террористы

–Я и не говорил, что Бог обитает на болоте, – Савинков выплюнул травинку, обидевшись.

–А я вас в этом и не упрекаю, – миролюбиво возразил Ландо, отстранившись от ангара, так как у него вспотела спина.

Не сговариваясь, они отправились к Фрегату, уселись под навесом в ободранные плетеные кресла с подушечками, которые Татьяна расшила павлинами с помощью мулине.

В этот момент у Ландо снова защекотало внутри.

– А почему вы, Борис Викторович, слова доброго не скажете о моем огороде? – спросил он вдруг. И заговорил о злаках, которые «разрослись необычайно». – Не угодно ли вам, сударь, отгадать, что это за растения, и какая от них польза человеку?

Террорист подошел к грядкам, склонился над ближайшим кустиком, дотронулся до листьев, похвалил, что отлично развиваются, и видать, не обошлось без удобрения.

А уж дальше пустился в речи насчет того, что «жизнь бывает похожа на сплошной навоз», но и среди него встречаются драгоценные камушки. И какие еще бриллианты! Карточные удачи, поездки зайцем из Парижа в Ниццу! Не говоря уже о романе с юной Л. И упоительных днях, проведенных с нею в мансарде над Пречистинскими Воротами.

– Я тоже начинал с марихуаны, сударь. Должен вам заметить, что она действует на меня странно. Вместо мыслей о практическом терроре я перехожу к философии тотального альтруизма.

– Так не забить ли нам косую?

Савинков поморщился.

– Косую, как вы изволили выразиться, забивают грузчики в Кейптауне. Цивилизованные люди ловят удовольствия неторопливо и благородно, по всем правилам тонкого мира.

С этими словами он подошел к кабриолету, который для него, наверное, олицетворял тонкий мир, щелкнул замками чемодана, извлек коробку красного дерева при золотом замочке.

В коробке оказался кальян.

– Ой, что это?! – притворно воскликнул Ландо.

– Подарок для вас, – сказал террорист. – Считайте авансом за птицу мести.

– Но помилуйте, Борис Викторович! – сказал Ландо, принимая прибор и рассматривая его со всех сторон. Ему захотелось подпрыгнуть от восторга, но он удержал себя. – Это уж слишком дорогая вещь, вы меня смущаете необычайно.

Изящный персидский кальян, обшитый сафьяном, отделанный золотом и червленым серебром, был великолепен.

Верхнюю чашечку, синей эмали, Савинков наполнил кусками гашиша, яблочными, апельсиновыми и мандариновыми цукатами, – их он доставал из торбочек миниатюрными щипцами. Добавил смесь ароматических трав и щепоть молотого речного жемчуга. Вместо дубового угля эсер положил пластинку высушенного верблюжьего навоза, который, по его мнению, в отличие от дерева, тлеет медленнее и равномернее. Хрустальную колбу Савинков заполнил не водою, —объяснив попутно, что так поступают разве что арабы в грязных курильнях Каира, – а красным вином. И, когда приготовления были завершены, террорист возжег пластинку, отчего над кальяном возник загадочный дымок.

– Забудьте о косяках, дорогой Ландо, – интимно изрек он. – Забирайтесь на древо великого кайфа жизни. И наслаждайтесь, мой друг!

Штабс-капитан затянулся, и у него сразу же закружилась голова.

– Вы еще здесь? – заботливо осведомился Савинков, наблюдая, как веки изобретателя медленно опускаются, и по зрачкам стелется туман. – Или в гостях у Мурада IV? Ах, как же султан любил кальян! Он его боготворил.

Затяжка – пауза.

А эсер все говорил и говорил. О том, что Мурад IV пользовался шишей. И дескать, некоторые думают, что шиша это и есть гашиш. Ошибаются. Речь идет о смеси иранского табака с густым сахарным сиропом. Табак дает вкус, а сироп – спокойное течение реки мыслей.

Кстати, при отсутствии последних кальян, вообще, противопоказан.

– Но не беспокойтесь, я, конечно же, не о вас. Вы, мой любознательный друг, должны нынче пребывать на высокой стадии просветления. Ответьте же, если еще не уехали, как чувствуете себя? Не хочется ли вам уже радостно обнять всякого встречного и сказать ему салям алейкум?

Максим слышал Савинкова, но воспринимал его речь, как цепочку сколь эффектных, столь же и бессмысленных фраз. И пока еще мог, заметил, как эсер свернул из хрустящей, как мартовский ледок, банкноты трубку, и втянул ноздрею порошок из портсигара.

Кокаин, догадался Ландо. После чего оказался не в состоянии контролировать ситуацию. Он оторвался от кальяна и стал подниматься в небеса. Туда, где голубизна переходит в синеву, а затем в вечную черноту.

В космической ночи почему-то совсем не было звезд.

Вместо них Ландо увидел разноцветные шары, похожие на биллиардные. Он стал ловить их и складывать в корзину для пикников, удивляясь их приветливому смыслу. Поймает и бросит. Поймает и бросит. Шары урчали в корзине, как котята.

Очнувшись перед закатом, Ландо уже не докучал Савинкову философскими вопросами. Он предлагал то французского сыру, то немецкой вяленой говядины, то итальянской салями, за которыми то и дело бегал на кухню.

После отходняка – в виде чая с молоком по-индийски – Савинков спросил:

– У воздушного мстителя должно быть имя. Как мы его назовем?

– Хорошо бы в честь моей жены, – с готовностью предложил Максим. – Не возражаете? Но можно и в честь вас, скажем, «Борис».

– Нет, насчет вашей жены лучше! – сказал Савинков, ощущая дрожь то ли от остатков кокаина, то ли от прилива чувств. – Пусть Леонтьевой не удалось убить царя. Но даже после смерти она как бы взмоет в небеса, чтобы поразить тирана. Ах, как символично! Думаю, ЦК также не станет возражать.

Они вскочили и обнялись в патриотическом порыве: «Татьяна»!

Российская Федерация, Москва, наши дни

Даже если б Корсунскому сказали, что дело не в мести обманутых вкладчиков… Что наказан он не злыми визитерами, а волей других грозных сил… Даже если бы понял, что устранен с пути… От этих знаний ему вряд ли стало бы легче.

Неволя есть неволя.

Но прижился Крыс у деда Кондратия. И, признаться, более безопасного места для опального существа трудно было подыскать.

Угол ему отвели в хлебнице, положили кусок одеяла и подушечку из ватина. Валялся Илья в этой постели, никем не тревожимый, задрав лапы вверх.

И еще одно важно. Никогда у Корсунского не было столько свободного времени. Поэтому он предавался мыслям широким и отвлеченным, каких люди в повседневной суете позволить себе не могут. Например, – обдумать судьбы мира, расположение планет, их загадочное влияние на млекопитающих, связь явлений природы.

Он жалел, что не мог описать свои приключения. Крысиные лапы к этому не приспособлены. А то закинул бы текст Ленке Шубиной, – как-никак, в одной школе учились, одноклассница не откажет! – а там смотришь, премия какая, и хоть частично покрыл убытки.