Анатолий Головков - Террористы

Когда текст его радовал, штабс-капитан вскакивал, метался по комнате, восклицая междометиями. После чего срезал цветы и украшал любимицу в награду. Если же книга сердила его, – сборник глупых статей или, что бывало чаще, негодные стихи, Ландо в ярости зашвыривал ее куда-нибудь под шкаф и наказывал, бормоча:

– Недостойна, недостойна!

Но через пару месяцев прощал: протирал от пыли и хоронил на дне сундука, чтобы больше не попадалась.

Правда, вкусы Максима могли вызвать ощущение бессистемности хозяина, и даже его некоторой чудаковатости.

За трехтомным справочником по лекарственным травам и медицинской энциклопедией, выстроились в недружный ряд золоченые томики о великих первооткрывателях, о технике литья из бронзы в эпоху нижнего палеолита, сочинения Лаврова и Михайловского, мемуары Сен-Симона и воспоминания якобинцев.

Далее громоздились учебники по математике, физике и аэродинамике, неполный Достоевский, новейшая история Германии и труды Ключевского. Нострадамус на латыни соседствовал с поваренной книгой Дюма старшего, утыканной закладками. Сверху Ландо умудрился разместить также альбомы Питера Брейгеля старшего и Дюрера, исследования по архитектуре. И толстенный арабо-немецкий словарь, который то и дело падал на него, – собирался отнести букинистам, да все не нес.

Засыпая же, Максим видел себя в тех местах, о которых только что прочел.

Одну ночь он бродил между египетскими пирамидами, размышляя об их тайной силе и межзвездной символике, о нравах фараонов и их борьбе со жрецами. Другую – проводил с Бонапартом, уговаривая его отменить рискованное сражение под Маренго. Третью – пил водку с Петром Великим на Пруте в 1711 году, то есть двести лет назад, предупреждая Государя, что он может попасть в плен к туркам (тот и вправду едва не угодил). Четвертая ночь уводила его к вершине горы Ваньшань, где неведомая птица кричала по-китайски, призывая похоронить давно умерших.

После Пруста он увидел себя вместе с Борисом Савинковым в сомнительной, но богемной компании кокаинщиков.

Это было в Париже.

Его уговаривали продать охотничье ружье для закупки порошка и продолжения вечеринки. И Ландо продал задешево, оставшись потом без денег и дома. А главное с плешью посреди головы, ведущей ото лба к затылку.

Как у смертников.

После ухода Тани он читал реже, хотя спал по-прежнему плохо,

сидел на крыльце и смотрел в небо.

Максим не любил мистику и астрологию, но знал имена планет, уважал их мудрое и извечное вращение вокруг солнца.

Его волновал Млечный путь, всевозможные туманности и кометы. Ландо пришел в восторг, когда узнал из газет, что австрийский физик Ф. Гесс открыл космическое излучение. Он всегда верил, что космос наполняет все живое энергией, придает сил.

Да и не только верил.

Двенадцати лет отроду по дороге из гимназии Максим поскользнулся и упал. Он больно ударился, не мог встать и лежал на спине.

Над Васильевским островом мерцали созвездия. Тогда они почему-то особенно поразили Максима. Звезды выглядели значительнее, чем обычно. Они пульсировали в такт с его птичьим сердцем.

В тот миг он впервые ощутил невероятную важность звездного неба. А самого себя – таким никчемным и ничтожным, что ему захотелось навеки раствориться в космосе от стыда и бессилия.

Ребенком он еще не понимал, откуда взялись стыд и бессилие. Однако вдруг боль исчезла, тело стало теплым, чей-то голос произнес:

– Ничего не бойся. Мы помним о тебе. Встань и иди.

Ландо поднялся с земли, ощущая легкость туловища и ясность ума.

После этого он до конца жизни не забудет ни мартовского льда, ни голоса с высоты.

На последнем курсе Императорского Технического училища, в квартирке на Пречистенке ему привиделись ангелы.

Они обступили его постель и предупредили, что вскоре он сильно заболеет, но не умрет.

Через пару дней Максим попал в больницу с воспалением желчного пузыря, нашли камень. Но на столе он выказал такую спокойную готовность к операции, что врачи заволновались и позвали Склифосовского. Николай Васильевич, несмотря на почтенный возраст, согласился оперировать пациента, но ничем не мог объяснить его браваду, кроме реактивного психоза. У Максима вроде не было особых причин веселиться: желчь разлилась, и его едва спасли.

Прошло несколько лет.

Ландо уже почти забыл об ангелах и не ждал никаких голосов из космоса. Но после знакомства с Прекрасной Террористкой, которая окончательно перепутала планы его жизни, к Максиму явились и вовсе необычные посланцы. Они пришли в форме морских стюардов с нашивками «Titanic» на рукавах – хотя злосчастный лайнер еще не спускали на воду.

Стюарды были улыбчивы и предупредительны, сняли фуражки, попросили чаю, и беседовали с Ландо до тех пор, пока за окнами не замаячил свет.

Гости поставили вопрос ребром: либо он следует своему пути и занимается изобретениями, как и должно инженеру, либо вступает в Боевую Организацию и вместе с Татьяной расстреливает царских чиновников. В последнем случае посланцы снимают с себя обязательства по его опеке.

Максим удивился. Он никуда не собирался вступать, так как успешно работал у Жуковского.

Посланцы настаивали: им лучше все известно.

То есть, ему не нужно идти за теми, кто подличает, предает и убивает. Да еще неизвестно почему называет свою глупую программу историей. Главное – это что, как, когда и кому предопределено. И если уж говорить о совокупности биологических особей, которых Ландо вслед за Бердяевым ошибочно считает народом, то данные особи смешны.

Они напоминают неразумных детей, которые строят куличики из песка и сами же их разрушают. Людей следует любить и жалеть, однако их многие деяния лишены смысла.

Вещи, которые совершают люди, заявили стюарды, ни при каких условиях не могут быть более важными, чем тонкий мир.

В довершение всего гости заметили, что не стали бы утруждать себя визитом к Ландо, если б наверху не верили, что именно ему суждено накопить в себе потенциал для выполнения миссии.

Миссия станет возможна, благодаря еще одному землянину, сыну горного инженера. Его имя пока не известно, потому что он еще только собирается появиться на свет в Санкт-Петербурге через четыре года.

Когда же Максим поинтересовался, что у него общего с сыном неродившегося горного инженера, стюарды ответили: прямая. Ибо сын горного инженера, Николай Алексеевич Козырев, обгонит мысль современников на несколько поколений и откроет чрезвычайно важный закон.

Время во вселенной, говорится в Законе, не распространяется, а всюду появляется сразу. На ось времени вся вселенная проецируется одной точкой.

Поэтому изменение свойства некоторой секунды всюду появляется сразу, убывая по принципу обратной пропорциональности первой степени расстояния.