Любовь Сушко - Елена – дочь Софии. Дочери Руси

София долго беседовала с православным и католическим священниками, и пыталась понять, какая вера ей ближе и роднее. Она чувствовала, что святые отцы хотели заручиться ее поддержкой. Но сама София при этом оставалась спокойна, она думала и выбирала, что же принять. И главное, ей хотелось говорить по-русски, учение как-то затянулось. Хотя великий князь все еще оставался в стороне, но при этом он внимательно следил за происходящим. Ему не нравилось то, что так много времени было уделено Богу. Он, конечно, бывал в храмах, но вовсе не так яростно верил в то, что там творилось. Но противиться молодой жене не собирался, пусть все будет так, как она того хочет. Ему хотелось знать, что священники думают о княгине. Но они упорно молчали, не зная, как он отнесется к их словам. Бояре и вовсе оставались в смятении. Они не понимали, как им вести себя дальше, потому что не видели, как к ней относится сам Иван. София отстранилась от них, они все были чужими и страшно от нее далеки.

Когда она в первый раз оказалась в православном храме, то случилось замешательство.

Она велела остановиться, когда прихожане двинулись к двери. Тогда им пришлось отстоять службу до конца, чтобы не ссориться с великой княгиней. Так она поступала и с теми, кто был с нею рядом. Но ее люди боялись за свои души, эти храмы казались им страшнее, чем языческие капища.

София почувствовала власть и поняла, что это единственное, что может ее привлекать в этом мире. И случилось то, что она менялась у них на глазах, хотя многие не верили, что она так быстро может так сильно перемениться.

Они же все не могли ее ослушаться. Слуги же старые стали добрыми словами вспоминать Марию, которая за многие годы не сделала им ничего дурного и непонятно за что была так наказана.

Мария была несчастной и далекой. Если бы они стали тогда по-другому к ней относиться, то возможно и судьба у нее была бы другой, им самим не пришлось бы такие бесчинства переживать. Но теперь было поздно сожалеть о том, чего не случилось. И в то время пока Москва встречала новую княгиню, старалась привыкнуть к ней, с нею сжиться, в то время Тверь вспомнила о своей княгине, теперь уже обитавшей на небесах. Они никак не могли простить князю того, как он обошелся с Марией. И винили они во всем московского князя, решившего во второй раз жениться. Не было предела их недовольству и ярости.

Юрий почти все время проводил в замке. Он старался все делать для своего ребенка. Он решил жить для него, с ним оставаться как можно дольше, потому что младенец был частью ее и единственным близким ему созданием.

И хотя многие девица готовы были стать его женой, но он выбирал, колебался, и склонялся к мысли, что ни одна из них ему не подходит по разным причинам. Он знал, что если женится, а с ребенком что-то случится, то он уничтожит и себя, и всех, кто окажется рядом, так что лучше быть подальше от греха.

Тогда Мария снова появилась в его видении.

– Не бойся ничего, – услышал он ее голос, -я сама буду охранять своего сына, никто не сможет причинить ему вреда. Иван не ведает о его существовании, нам нечего бояться его расправы.

Она понимала, что ему нужна была жена и хозяйка в доме. Она подталкивала его к женитьбе, понимая, что сама не сможет ею быть.

Она говорила о том, что появится на свадьбе князя, потому что хочет взглянуть на царевну.

– Мои муки кончились, наконец, ее только начинаются.

В голосе ее появилась какая-то ироническая жесткость..

– Не жалей ее, – отвечал Юрий, – говорят, она еще та девица, и нашего князя стоит. Она не даст себя в обиду.

Это прозвучало как упрек. Марии стало больно вспоминать о том, что когда-то было.

Но почему ничего не зная о новой княгине, Юрий так о ней отзывался, словно был всегда с ней знаком? Но он думал о ней и сопереживал, а Софья не могла знать, что у нее есть неведомый защитник, да еще в городе, который должен ненавидеть ее мужа, и ее за то, что их княгиня была там так несчастна.

Софья не ведала о том, что все ее предшественницы еще до ухода в вечность уходили в небытие. Но они были своими, она же пришла из иного мира, и как тут приживется, большой вопрос.

После очередного посещения храма, когда она уже покинула его пределы, жрец ее еще оставался в храме, он помнил о наказе Папы о том, чтобы быть особенно осторожными и внимательным в московских храмах.

Он потребовал от настоятеля, чтобы здесь появился и католический крест, он будет напоминать о прошлом. И разгоряченный он договорился со священником до того что и богослужение должно быть на латинском, когда там будет княгиня,.

Это казалось невероятной дерзостью, монахи и служители молча на них взирали, хотели услышать, что же он ответит.

Тогда самый отважный из них Филипп направился к Ивану, тот должен был сам принять решение, стоит ли все так менять, или оставить прежним.

Все замерли в ожидании, что же ответит им великий князь.

Возмущениям митрополита не было конца и края, даже когда он появился в княжеских чертогах, он и тогда не мог успокоиться и все возмущался, рвал и метал.

Князь не сразу понял, что произошло, что от него требуется. Он жестом приказал остановиться и стал вопрошать:

– Что случилось, что ты от меня хочешь? – спросил он удивленно.

– Я уйду, если появятся их кресты и латынь станет языком нашим, большего унижения и богохульства и быть не может. Они в наших храмах и так хозяйничают. Осталось только язык переменить, и что от нас останется?

Наконец он высказал все, что в душе его теснилось.

Иван представил себе возмущение остальных, тех, кого не учили смирению. Его и самого чужие священники не радовали, и слишком многое будет зависеть от того, как он себя поведет.

– Не будет легата и латинского в твоем храме, можешь не беспокоиться, – заявил он тут же. И никогда прежде его слово не было таким твердым, как на этот раз. Когда священник ушел, он и сам подивился своей твердости. Но почувствовал, что решалась судьба. И тут необходимо было проявить характер, иначе сам можешь оказаться у разбитого корыта. Хорошо, что все не обернулось бунтом и яростным протестом пока.

№№№№№№№

Софья сразу узнала о происшествии в соборе. И скоро узнала о том, что муж ее ответил митрополиту, хотя ей было до слез обидно за то, что все так повернулось, но она понимала, что он не мог поступить по-другому. Это его люди и его вера, они не могут вторгаться со своими законами в этот мир. Если бы даже захотелось ему сделать ей приятное, то ничего бы хорошего из этого не вышло. Она тут чужая, и не ей пока издавать свои указы. Она скорее досадовала на своего легата, который шел напролом, позабыв обо всем, что творилось в мире. Даже если ему и хотелось постоять на своем, то кто же так поступает? Их положение было и без того зыбким, как можно все делать для того, чтобы было еще хуже?