Любовь Сушко - Королева снегов. Елизавета Ярославна

– Но ребенок должен быть крещен, – настаивал священник, словно для него это был вопрос жизни и смерти, – из-за глупого упрямства княжеского он будет представлен всем дьяволам на свете, ты должна быть настойчива, дорогая моя.

– Ярослав долго прожил в граде Волхва, – говорила в тот момент княгиня, да и теперь, если он и ходит в храм, скорее только для вида. Он всегда любил Новгородцев и свою мать, и он уверен в том, что в трудную минуту поможет ему только Перун. Возможно, жертвы он богу своему приносить и не будет, но свой взор всегда к нему обращает. Их осуждение для него страшнее нашего, но ничего с этим не сделать, даже и не старайся.

От таких речей священник все больше хмурился, бесу же, за ними неустанно следившему, все больше и больше нравился этот разговор. Что ж, эти люди не так глупы, они все прекрасно понимают. Это значило только, что Ярослав оставался прежним, на него вполне можно было положиться. Он хотел хоть одного союзника заполучить, и не особенно веря в нового бога, князь был терпим и надеялся на старых. Когда они прощались, священник решил немного успокоить княгиню:

– Ничего, родится еще один ребенок, и князь отстанет от этого, его мысли будут далеки от девочки, с первыми всегда так бывает.

Святой отец говорил уверенно, хотя у него никогда не было своих детей. Она улыбнулась, благодаря за внимание и заботы. Она уверяла себя, что на этот раз такого не случится, ей не хотелось переживать снова эту адскую боль и потом еще большее разочарование. Все тяготы беременности, страхи только для того, чтобы князь снова оставил ее в стороне и все внимание уделял несмышленому младенцу. Какой женщине такое могло быть по душе? Она сердилась на себя за то, что была привязана к нему сильнее, чем ей этого хотелось на самом деле. Слаб и беззащитен человек, даже если он наделен в этом мире какой-то властью, княгиня Ирина, дочь конунга и жена русского князя успела в том убедиться.

– Князь говорил только о детях со дня свадебного пира, и с этим придется примириться, – думала она, восседая с ним рядом на пиру, где она появилась впервые после родов. До сих пор находились причины от него отмахнуться, но так не могло продолжаться особенно долго.

Ее воины, между тем, взирали напряженно, что-то затаено-враждебное было в их взглядах, и русичи были во всем противопоставлены им, словно успели уже рассориться на всю оставшуюся жизнь. Она понимала, что за время ее отсутствия между ними что-то странное происходило. Надо было во всем разобраться самой, потому что она понимала прекрасно, что никому не стоило доверять.

Ярослав был ласков и внимателен к матери своих детей, но интересовала ли она его как женщина, в этом были глубокие сомнения у первой женщины в этом мире.

– Что печалит тебя? – наклонился он к ней.

– Они как-то странно смотрят, словно в чем-то обвиняют, – просто сказала она. Не было времени для того, чтобы придумать что-то более существенное.

– Это пройдет, ничего страшного, дорогая, а если повторится, то я заставлю их с тобой считаться. Они будут относиться к великой княгине так, как ты того заслуживаешь.

Ирина улыбнулась. Она почувствовала новое свое положение и свою власть над огромным, богатым, но все еще чужим миром. Ради этого она готова была снова пройти все муки и подарить князю и мужу своему наследника, о котором он и мечтал по ее разумению. Он взглянул на нее, и они поняли друг друга с полуслова. И ладонь Ярослава легла на ее ладонь.

Бояре, наблюдавшие за ними, понимали, что хотя княгиня и чужестранка, она дороже и ближе князю, чем все они вместе взятые. Они никогда не были так непримиримы и решительны, как новгородцы, и поздно было что-то менять. Он женился на ней, и они не смогут противостоять этой сильной и строптивой гордячке.

– Он не слишком меня любит, – рассуждала между тем княгиня, – но сам он не так уж плох, совсем не похож на безумного отца своего. Он любит, и будет любить моих детей. В этом есть что-то печальное, но это не так уж и плохо, я получу от него то, чего мне больше всего захочется.

Его дочь рано начала разговаривать, понимать мир, и ощущать себя в этом мире. И это се больше поражало людей, которые видели Елизавету в то время. Если бы ее нянька не видела ребенка, не принимала роды, то могла бы сказать о том, что она не принадлежит роду человеческому, и это не было бы пустой фантазией. В мире, вероятно, во все времена существовали посланники небес, она была одной из них.

Ярослав пришел в страшную ярость, когда услышал ее первое слово и ворчание старухи за спиной.

– Чудеса, да и только, ребенок еще не может говорить.

– Не ворчи, ты же сама знаешь, что это особенный ребенок, и не подходи к нему с обычными мерками.

– Золотой, только боюсь, княже, такие дети не живут долго.

– О чем ты говоришь, старая, она будет жить долго и счастливо и станет королевой. Все богатства мира падут к ее ногам, и лучшего из королей я выберу ей в мужья, – торжественно пообещал Ярослав перед колыбелью своей дочери.

– Не стоит загадывать так далеко, – перебила его старуха, – пусть все идет своим чередом.

И он не стал ей перечить, он только любовался на свою дочь и знал, что никого и никогда не будет любить больше, чем это создание. Он высоко поднял девочку над головой, а потом нежно прижал ее к груди, и она улыбнулась ему в ответ. Как смеет старуха сомневаться, почему он терпит все ее дерзости. Но молодой князь Ярослав умел властвовать собой. Нянька же заметила, что из всех, кто заглядывал в детскую, только князя безошибочно узнавала девочка, и это приводило его в невероятную радость.

Бес тоже, невидимый для посторонних глаз, сюда заглядывал нередко. Он внимательно следил за ребенком. Он терпеть не мог маленьких детей, и только для некоторых делал исключение. Ему единственному все до конца было известно, потому не случайно он тут бывал. И первое, что он заметил – она была совсем другой. Ничего в ней и близко не было от Рогнеды, только золотистые светлые волосы, но такие были у доброй половины славянок, что в них особенного.

– Немало придется попотеть, чтобы этот изнеженный ребенок добился чего-то, Фетида и то закаляла Ахилла, и Рогнеда хлипкому Ярославу спуску в свое время не давала, а сам он словно и не понимает, что одними ласками и радостями ничего путного не добьешься. Он должен быть более строгим, думал тот, кто понятия ни о каком воспитании не имел, и если что-то предпринимал, что только вопреки принятым нормам – с точностью до наоборот. Но понимая, что объяснять ему это бесполезно, бес решил обо всем позаботиться сам. И к еще большему удивлению няньки и служанок многочисленных в детской, где обитала Елизавета, стали происходить настоящие чудеса.