Александр Шуваев - Гном. Часть 3

Казалось бы, – ну и что? Дело-то житейское. Первый оргазм во сне – такое нечасто, но случается и с девушками. Так-то оно так, вот только случившееся находилось в недопустимом противоречии с той системой, которую она для себя выстроила. Испытать ЭТО помимо воли и вопреки собственной твердой уверенности, что секс – суть мерзость, было для нее более, чем унижением. Возвращением в дом Варгасов, в допросную, в зловонную камеру к замученной насмерть Тересе. Вторым актом и продолжением пройденного.

Еще более унизительным оказалось то, что у ней возникла вовсе нешуточная потребность в сексуальном удовлетворении. Настойчиво требующая своего, навязчивая, переводящая мысли в определенное русло, и, главное, заставляющее вспоминать кое-что из прошлого. Теперь многое из того, что совсем недавно хотелось только забыть, воспринималось как-то по-другому. Попытки воздержания не имели смысла, поскольку, если она переставала ласкать себя, начинались сны с такими сюжетами, что онанизм был куда как приличнее. В системе координат ее нынешней морали, бывшей соединением несоединимого, химерой в классической трактовке понятия, это могло обозначать только одно: полковник дотянулся до нее из могилы, добившись-таки своего. Сделал какой-то половой наркоманкой. Блядью.

Человек, если он все-таки не умер и продолжает жить, как-то сживается с чем угодно. Сжилась с ощущением своего уродства и двадцатипятилетняя, редкой красоты пенсионерка НКГБ-МГБ, только в процессе этого сживания стала, как это случается очень нередко, еще более, – прямо таки до мозга костей, – циничной.

Вот только мужчин она по-прежнему избегала, а однополая любовь даже не приходила ей в голову. Очевидно, была просто органически чуждой.

Ее спонтанное побуждение соблазнить Беровича явилось неожиданным для нее самой, ничем особенным не мотивированным и не преследовало никаких даже умеренно благих целей.

А вот для Сани после той ночи, проведенной в «гостевой» комнате, все прочие женщины просто перестали существовать. На всю жизнь. Чувство, которое он испытывал к ней на протяжении всей совместной жизни, нельзя назвать любовью, поскольку оно не содержало ни дружбы, ни теплоты, ни нежности, ни душевной близости. В нем не было органически присущего любви счастья. Больше всего оно напоминало непреодолимое пристрастие к какому-то темному зелью. Большая беда, если вдуматься.

На случай беды у достойных людей существуют друзья. Иногда они в своем стремлении помочь действуют опрометчиво.

– Этот отчет является совершенно секретным. Гриф: «Разглашению не подлежит», гриф: «Хранить вечно». Это – точная копия. Почитай, любопытно.

– О чем это? – Лениво проговорил Берович, лениво прикасаясь к папке. – Если коротенько…

– Ну, если коротенько, то это о том, как во время штурма Мадрида боевая группа под командованием твоей Насти проникла в частный дом, где и захватила хозяина дома, полковника Варгаса, вместе с семьей. Там она произвела допрос хозяина дома, бывшего крупным чином тайной полиции. В ходе допроса непрерывно применялись недозволенные методы воздействия на допрашиваемых. В частности, сын хозяина дома был на глазах отца подвергнут длительным, крайне циничным истязаниям, в результате которых умер. Ему раздавили пальцы и половые органы, выкололи глаза, – и все такое прочее, захочешь – прочтешь. После этого, хотя полковник во всех подробностях ответил на все вопросы, она проделала с ним примерно то же, что и с сыном, только в расширенном, так сказать, ассортименте. Рассказывать, с твоего позволения, не буду… Собственно говоря, по содержанию этого рапорта ее и уволили. Да оно и понятно: кому нужна кровожадная психопатка с наклонностями садистки?

Да, так все и было. Она продолжила бы истязания и дальше, и подольше, но только приходилось спешить. А когда они проходили через патио, откуда-то из бокового хода на нее бросилась с ножом донна Инес. В одном полурасстегнутом халате, под которым виднелось тучное, рыхлое, болезненно-белое тело. При захвате дома она была связана, как и слуги, но вот как-то развязалась же. Жар-Птица на ходу, не меняя шага, снесла ее очередью из автомата.

– Мне. Все. Равно. – Полузакрыв глаза, раздельно ответил Саня. – Очевидно, он того стоил, а у нее были весомые причины. И запомни: любые разговоры о моей женщине, о ее прошлом, там, о ее моральном облике есть вторжение в мою личную жизнь, которое я ни в коем случае не намерен допускать. И не допущу. Это запретная тема. Для кого угодно и тебя в том числе.

К счастью, бывает и так, что из неудач делают правильные выводы.

– Слушай-ка, – ты зачем все это затеяла?

– Что – все?

– Да всю эту историю с охмурежем?

– А зачем вообще затевают интрижки? Поразвлечься.

– Так ты выбрала себе неподходящую игрушку. На нем половина страны держится, так что полной воли тебе не дадут, не надейся. Так что решай.

– Чего – решай!?

– Либо серьезные отношения, семья-дети. Либо отваливай с концами. Не буду говорить, насколько предпочтительней второй вариант, но у него, кажется, все слишком серьезно… Так что может не выйти.

– А если нет?

– Тогда я тебя пристрелю. Или прикажу пристрелить.

– Интересно. И кто тебе сказал, что я этого боюсь?

– А я и не говорила тебе, что боишься. И пугать не собиралась. Просто предупредила, что пристрелю. И не вздумай проверять меня на вшивость: будет обидно, если застрелят не за дело, а по ошибке.

– А теперь слушай сюда, коза чахоточная: если я начну капать ему на мозги, потихонечку, прямо сегодня вечером, то в пятницу ты уедешь командовать филиалом в Петропавловск.

– Если я почувствую что-то такое, – а я почувствую обязательно, не сомневайся, – то ты до пятницы не доживешь.

– Под расстрел угодишь, дура…

– Что такое моя жизнь по сравнению с его благополучием?

– Да ладно. Даже интересно для разнообразия. Развестись никогда не поздно. Только он, между прочим, мне предложения пока что не делал.

– Ты знаешь, что предпринять, чтоб сделал. И – всегда помни, что я тебе сказала.

– Слушай, – в глазах Стрелецкой мелькнул интерес, – а почему не убьешь прямо сейчас, если уж я такое говно?

– Потому что не уверена, сможет он это перенести, или нет. И: внесем ясность. Ты не говно, не обольщайся. Ты что-то гораздо, гораздо более вредное и опасное. Говно можно подцепить на лопату. Водой смыть. А с тобой это не пройдет.

А Саблер, познакомившись с ней, позже сказал:

– Ну что сказать? Среди миллионов бесхозных девок он, для жениться, безошибочно выбрал себе шмару. Роскошную, – кто будет спорить? – только не я! Только зачем-то мертвую. Ее забыли похоронить, и она-таки неудачно попалась ему на глаза. Такое бывает только за грехи родителей.