Александр Шуваев - Гном. Часть 3

И потом за глаза он называл ее не иначе, чем Мертвой Шмарой.

Свадьба была-а! Хотели, как всегда, скромную, только кто же всерьез обращает внимание на желания новобрачных? Их поздравляют, им дарят подарки, и когда дарителей набирается несколько тысяч человек, включая членов правительства, ЦК, товарищей по ВСТО, масштаб увеличивается на порядки просто сам по себе. Невеста… проявила прямо-таки фантастический артистизм: сплошное счастье и очарование, цветение и такт, непосредственность и обаяние, кружева и цветы.

Естественно, о счастливом супружестве не могло идти и речи. Она и никогда-то его не любила, не могла разделить ни его интересы, ни его энтузиазм, но, будучи человеком по-своему справедливым, отдавала ему должное, как личности безусловно масштабной. Не скучала по нему, не радовалась его приходу, иногда поневоле раздражалась, замечая, что он-то – скучал, что он-то – радуется, хоть радость эта и не продлится долго. Как ни странно, ее животная, механическая сексуальность сказалась на их супружестве весьма положительно. О нем нечего говорить: жена на протяжении всей совместной жизни неизменно пробуждала в нем истинную страсть, но и сама она, благодаря своему искусству, получала необходимое ей удовлетворение.

И: по какой-то причине ей и в голову не приходила мысль, что она может стать матерью. То, что она не забеременеет, не подлежало сомнению, хотя причин для такой уверенности не было, приблизительно, ни одной. Когда у нее через недолгое время появились соответствующие симптомы, неприятному удивлению ее не было границ. Это не помешало ей в положенный срок произвести на свет первенца, Ассунту. За ней, спустя два года, последовал Федор Александрович. Беременности и роды протекали совершенно нормально, но на другой день у матери развился тяжелейший психоз, такой, что она едва не погибла. Но обошлось. Настя поправилась, на семейном совете решили больше детей не заводить, но ничего серьезного не предприняли, в результате чего у них без малейших осложнений родились еще два сына, Иван и Сергей. Детям нанимали нянек, старшие подросли, и у Беровича все-таки появилось что-то похожее на дом, хоть и старался он, чтобы дети с матерью слишком тесно не общались. За год до серебряной свадьбы они отметили появление первого внука, а еще через два месяца Настя, дождавшись, когда останется дома одна, достала из каких-то ей одной ведомых похоронок пожелтевшее свадебное платье, натянула его на свое взматеревшее, крепкое тело, приколола к волосам фату и повесилась на электрическом проводе.

Великая Блажь I

Вчера, когда гигантский вагон тронулся, без малейшего толчка, так, что показалось, будто это вокзал, все его строения, празднично убранные к торжественному моменту Пуска, сдвинулись с места и плавно поплыли назад, он еще некоторое время ждал, когда начнется мерный перестук колес. В его возрасте не так просто расстаться с привычным. Тем более – с привычным настолько, что уже начинает казаться чем-то таким, что всегда было и пребудет до скончания века. Но стука не было, при тех нагрузках, которые возникали при эксплуатации этой колеи, стыки между рельсами были бы недопустимой слабостью. Не было также слышно звука двигателей, и слишком далеко, и слишком тихо работают громадные электродвигатели локомотива. Говорят, – в самом скором времени и локомотива-то никакого не будет… но пока гигантский, как целый сухопутный корабль, электровоз еще имел место. Гула не было, но, передаваясь через рельсы, и дальше – через насыпь на землю давила такая тяжеловесная мощь, что казалось, будто он все-таки присутствовал. Такое напряжение не могло, не имело права разрешаться вовсе без звука.

Никогда, никто, ни один владыка в истории, ни один император, царь или тиран не имели такого дорогостоящего выезда. Даже близко. Восьмерик белоснежных лошадей, лимузин, личный бронепоезд, обставленный изнутри с немыслимой восточной роскошью, – мелочи, не заслуживающие внимания, потные медяки в судорожно сжатом кулаке нищеброда. Трехэтажная повозка, на которой объезжал свои владения легендарный объединитель Китая, – смешная лакированная игрушка для богатенького ребенка… хоть и тащили ее чуть ли ни сто буйволов, а для проезда пришлось специально расширять дороги по всей Поднебесной. Самое смешное, что выезд этот предоставили никакому не императору, не полновластному диктатору, а человеку, у которого от прежней, – действительно, немалой! – власти осталось не так уж и много. Остатки. Угли былого костра.

И главная роскошь не в том, что все четыре вагона гигантского поезда – по сути, к услугам одного человека. И не в убранстве этих вагонов, потому что внутри все, действительно, добротное, удобное, несокрушимо прочное, из недешевых материалов и сделано со вкусом, но без какой-либо особой роскоши. Самая главная роскошь его выезда в том, что настоящая сквозная эксплуатация Магистрали начнется только сутки спустя после его отъезда. Хотя частичная, понятно, велась и раньше. Вовсю. Чуть ли ни с самого начала строительства. А вот теперь специальное постановление издали, хотя он и не просил. Решили дать ему возможность прокатиться по стране до Южно-Сахалинска без спешки, с заездом в города и общением с гражданами, на смешной скорости сто пятьдесят километров в час. Потому что стандартная скорость на длинных перегонах магистрали планируется в двести – двести пятьдесят. При этом интенсивность движения предполагается такая, которой старик Транссиб не видывал ни в сорок первом, ни в сорок третьем, ни позже. Всем вдруг оказалось надо! Сколько талдычили о «заведомой нерациональности проекта» который «не окупится в обозримый срок, а если откровенно, то никогда», а теперь упрекают в том, что вдоль всего континента протянули всего-навсего шесть «ниток». Надо было восемь! Десять! Ага. Двадцать. Это уже без него. Так что сутки Магистрали – это деньги колоссальные, убийственные. По нынешним временам, пожалуй, будет подороже поезда с локомотивом вместе, хотя куда он, поезд этот, денется после его вояжа? Дальнейших прогулок по Магистрали он не планировал, и оставлять поезд за собой не собирался ни секунды. Так что, по сути, речь шла о цене нескольких сотен билетов. А вот уточнять истинную цену этих суток он не захотел, чтобы не расстраиваться, хотя в душе был доволен. Да и то сказать, – задержка-то частичная, только в направлении «туда», и уже завтра поутру они увидят первые встречные составы. Разумеется, грузовые. Разумеется, сверхтяжелые: нужно же побыстрее отбить прибыль!

Нет, все-таки до чего интересно получается: сначала мы им набили морду. Потом вытащили из полнейшей уже ямы. Потом под завязку обеспечили заказами, так, что где-то эта их пресловутая послевоенная депрессия – кончилась, а где-то даже и не успела начаться. А ведь они ее считали совершенно неизбежной. И теперь мы же, в значительной мере, пляшем под их дудку! Точнее, – привычно поправил он себя, потому что даже самому с собой надо быть точным в формулировках, – во многом играем по их правилам.