Евгений Крашенинников - Колымский студент. Магаданский студент. Магаданский пединститут в 1962—66 и 1984—85 годах

Эта проделка открыла собой список курьёзных случаев, имевших место в нашем общежитии за все годы учёбы. А случаев таких будет ещё много, и вспоминать о них будут ещё очень долго.

Я возвращался домой тем же рейсовым автобусом, который преодолевал путь по Колымской трассе от Магадана до Сусумана (600 километров) за 18 часов. Колымская трасса и тогда, и сейчас, через 40 лет – не асфальтированное или бетонированное шоссе, а самая обычная грунтовая, пыльная летом дорога. Только самое её начало, первые 56 километров, путь от города до аэропорта в посёлке Сокол, забетонировано. А остальные 1200 километров до якутского посёлка Усть-Нера так и остались до сих пор грунтовыми.

Я сидел у окна. Место рядом было свободно. За стеклом перед моими глазами медленно сдвигался и уходил назад редкий по красоте пейзаж. Всё сопки и сопки, одна за другой до самого горизонта, крутолобые, неприступные, отделённые друг от друга тёмными, густо заросшими распадками, непроходимыми и непролазными. Дорога полезла вверх на перевал. Горизонт видимости отодвигался всё дальше и дальше, но и там за, дальними далями, выплывали из вечернего полумрака всё те же картины. На вершине перевала дорога сузилась, и стал хорошо виден слева край дороги, круто обрывающийся вниз в далёкое ущелье. Смотреть туда было жутко. Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Через несколько минут августовская ночь поглотила за окном и страшный откос, и красивые дали. Мне захотелось тихой песни. Я запел первое, что пришло мне в голову: «А вечер опять хороший такой, что песен не петь нам нельзя…»

Понравилось. Повторил другой, потом третий раз. Каждый раз всё медленней и задушевней. Почувствовал наступающую волну музыкального подъёма. Запел другую мелодию с другими словами. Снова повторил несколько раз подряд. Почувствовал, как в меня входит лирическое состояние, которое я так любил в себе. Душу охватило сладкое беспокойство и сладкая грусть.

Я крепко сжал веки, и тут неожиданно и сразу передо мной возник образ мамы. Я ясно видел перед собой её лицо. Добрые, красивые глаза. Чётко очерченные губы. Улыбка. В волосах седина. Рука тянется к моей голове.

«Я рада за тебя, сынок! Ты будешь учиться! Это то, чего я всегда хотела для тебя. Ты уж постарайся. Постарайся! Все годы до этого мне было страшно за тебя. Пока ты много и тяжело работал, я места себе не находила. Но теперь я успокоюсь. Не сворачивай с этого пути. Я очень этого хочу и буду переживать за тебя. Ведь ты у меня был и есть один. Я никогда не сердилась на тебя и сейчас не сержусь. Так сложилась наша жизнь, что ты остался один. По-другому у нас как-то не получилось».

Я открыл глаза. По спине пробежал холодок. За окном автобуса полный мрак, не считая далёкой мигающей звезды.

В Магадан я вернулся немного раньше назначенного срока. Не сиделось мне больше в Сусумане. Очень хотелось взяться за новое дело.

Теперь со мной всегда была книга. Ко мне возвращалась моя прежняя, давняя и прочно забытая страсть к чтению.

Вместе с этой страстью ко мне пришла потребность отмечать при чтении тонко отточенным карандашиком те мысли, с которыми мне не хотелось расставаться. Чтобы, прочтя книгу, выписать их к себе в отдельную тетрадь и всегда иметь под рукой.

Сейчас я уже жил под впечатлением одной такой указующей и поясняющей мысли: «Самовоспитание – это сознательная, планомерная, систематическая работа над собой в целях совершенствования или формирования новых качеств собственной личности, необходимых для плодотворной деятельности в настоящем и будущем».

Я страстно вдруг загорелся желанием такой работы. В голове моей носилось много горячих мыслей, и зарождалась уверенность, что это мой путь.

«Самовоспитание как потребность возникает у человека только тогда, когда он сознательно относится к действительности и своим обязанностям; глядя далеко в будущее, намечает план жизни, отдавая себе при этом отчёт в том, что план этот требует более высокого уровня развития его внутренних качеств».

Каждая строчка и каждое слово были мне в этих мыслях понятны и пробуждали желание действовать.

Приятным сюрпризом для меня стали слова Наташи, которая и в этот раз встретила меня в холле общежития.

– О-о! Наконец! Вернулся! Как хорошо! А мы тебя уже заждались.

Картофельные поля находились в ста километрах от Магадана.

Это были пахотные земли совхоза «Тауйск».

Рядом с пологим берегом лежало море.

От него местами уходили тихие мелководные лагуны. Уходили далеко, на несколько километров. Их берега поросли невысокими смешанными лесами, скрывающими от людских глаз их водную гладь. Только войдя в прибрежные заросли, можно было увидеть ленту чистой воды, шириной где в пять, а где и в десять метров. Эти потаённые места воспринимались как райские уголки с их девственной тишиной, прозрачной стоячей водой и слегка солоноватым запахом осеннего приморского леса.

Тремя путями добирались в эти края новоиспечённые студенты на уборку картошки. По суше, по морю и по воздуху. По суше – автобусом, по морю – катером, а по воздуху – маленьким самолётом. В свой первый картофельный раз мне пришлось добираться сюда самолётом.

Для этого нашу группу количеством 15 человек отвезли на машине на 13-й километр Колымской трассы, где базировался аэродром областного значения с поршневыми самолётами и вертолётами. Здесь нас посадили на борт «Аннушки», и мы, взлетев, взяли курс на «Тауйск». Самолёт шёл на небольшой высоте, и то, что проплывало под нами за стёклами иллюминаторов, вызывало у всех нас несусветный восторг. Мы видели сверху осеннюю тайгу большим панорамным пейзажем, от которого нельзя было оторвать глаз. Ничего подобного мне не приходилось до сих пор видеть. Тайга на земле перед твоим взором и тайга с птичьего полёта – вещи далеко не однозначные. Сверху земля была всеохватна и смотрелась красавицей, убранной самыми яркими одеждами, раскрашенными самыми сочными красками, какие только есть в палитре у Природы.

Видя всё это, нельзя было не запеть. Пели все, пели громко, пели с воодушевлением, пели всю дорогу, до самого конца нашего полёта. «А ты улетающий вдаль самолёт в сердце своём сбереги… Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги».

Разместили нас в бывшей совхозной конюшне, которую наскоро приспособили под человеческое жильё. Во дворе соорудили длинный навес, а под ним деревянные столы. Рядом с навесом сложили из кирпича большую печь. Дальше шёл сарай для хранения продуктов. И жизнь наша пошла своим чередом.

Первое моё картофельное поле было в длину метров пятьсот.