Анна Ермолаева - Авантюристы. Книга 7

Оно находилось в двух километрах и найти дорогу к нему оказалось не затруднительно. В этом районе при советской власти наверняка перевыполнили план по лесозаготовкам, потому что леса как такового практически не наблюдалось. Жидкие рощицы и поля не убранных зерновых, которые местами выгорели, но проплешин черных было не так уж и много. Зерна сыпались из подсыхающих колосьев и никому до них не было дела. По дороге проселочной, с довольно интенсивным движением, изогнувшейся дугой и поворачивающей в сторону Киева на юг, парни дошли до Романек за полчаса и вышли на его околицу, забитую войсками Вермахта. Село было так же запружено войсками и рядом с селом, за наспех натянутым проволочным заграждением на корявые столбы, сидели несколько тысяч пленных красноармейцев.

Проходя мимо Михаил пристально вглядывался в их запыленные, грязные лица и взгляды исподлобья в ответ, убеждали его, что многие тут не сдавшиеся, а именно попавшие в плен. Охраняли пленных не особенно старательно и Михаил даже увидел, как впереди кто-то прополз под колючкой и скользя ужом, нырнул в неубранную рожь. Это днем. Ночью, очевидно, можно было сбежать еще легче. Солдаты Вермахта, временно выполняющие обязанности конвойных войск, сквозь пальцы смотрели на то, как стайки женщин подходят к проволоке и расспрашивают сидящих русских солдат о своих мужьях и сыновьях. Пресекались только попытки собираться в слишком плотные кучки: – Хальт! Вег!– орал немец караульный и делал профилактический выстрел вверх. Женщины испуганно отбегали от проволоки, а солдаты рассредоточивались на вытоптанной площадке, размером с футбольное поле. Саперы немецкие неторопливо сколачивали угловые вышки, задействовав пленных для переноса пиломатериалов, которыми разживались в садах местных жителей и разбирая для этих целей встречающиеся деревянные строения. В основном домишки были из саманного кирпича и выбеленные, они вызывал своей убогостью, презрительные улыбки у немцев. Женщины совали узелки с продуктами в протянутые руки пленных и уходили, не найдя своих близких. Уходили со скорбными лицами одни, приходили другие и пленные пока худо-бедно, за счет этих милостыней, существовали. Немцы кормить пленных не собирались, заявив что Сталин отказался чего-то там подписать и все претензии к нему «отцу народа». Тем более в таких количествах. Вермахт сам кормился за счет местных ресурсов, перейдя государственную границу и заниматься еще и снабжением пленных для него было обременительно. Эти люди сейчас были не нужны никому. Ни товарищу Сталину, ни фюреру.

Первый от них отказался, объявив дезертирами, второй отказался признать людьми и даже скотом, пригодным для чего-либо в хозяйстве Рейха. И все они были обречены здесь на медленную, голодную смерть. Именно в этих лагерях, как нельзя лучше проявилась суть большинства людей, плывущих по течению и надеющихся на то, что как-нибудь обойдется и само собой устроится. Сначала человек шел покорно по повестке в военкомат, позволял себя обрить налысо и одевал гимнастерку. Потом он бежал в атаку и оказавшись в окружении, сдавался в плен. Потом он сидел на заднице, в ожидании последующих событий, вот в таком лагере полуголодный, пока не появлялись зондеркоманды и не устанавливали пулеметы на вышках, самими этими людьми и поставленными. Женщин подпускать к ограждению переставали и начинался голод. Голод и жажда, сводящие с ума. И большинство не выдерживали, теряя человеческий облик. Немцы швыряли им дохлых собак, а порой и живых, слегка оглушив и люди рвали их на куски руками, растаскивая требуху и вырывая ее друг у друга из рук. Русише швайне,– плевались немцы, которые и мысли не могли допустить, что их арийская гордыня, помещенная за колючку, выдержит ровно столько же, сколько и у этих унтерменш, соревнуясь с пустым желудком.

Михаил вспомнил из прочитанного о вот таких лагерях временного содержания, которых было в 41-ом тысячи в тылу наступающего Вермахта, что везде события развивались по одному сценарию.

Люди терпели несколько дней без пищи и воды, потом начинали роптать и выбрав представителей, отправляли их к офицеру командовавшему охраной лагеря с вопросами. А дальше происходило почти всегда одно и то же. Охрана в лучшем случае просто посылала делегацию куда подальше и отгоняла ропчущую толпу выстрелами. И тогда люди наконец-то начинали понимать, что каждый теперь сам за себя… И умирали голодной смертью, теряя человеческое достоинство. Именно в таких лагерях набирал свою армию генерал-лейтенант Власов. А. А. Их строили, еле стоящих на ногах от слабости и предлагали вступать добровольцами в РОА, чтобы бороться с ненавистным сталинским режимом. Они и сытые были некоторые согласны вступить в эту РОА, а голод это количество увеличивал на порядок. Поэтому Власов так уверенно заявлял, что соберет без особенных усилий армию в несколько миллионов человек. Спасителем себя считал этих людей, предлагая им предательство. Почти во всех лагерях случались голодные бунты, спонтанные и заканчивающиеся всегда одинаково. Доведенные голодом до крайнего отчаяния, пленные бросались на охрану с голыми руками и гибли тысячами от пулеметных очередей с вышек.

Именно эти бунты, а так же обращение с протестами советского правительства к мировой общественности, заставили руководителей Третьего Рейха распорядиться о снабжении этих лагерей продуктами. Начали варить баланду, ту самую, которую упоминают во всех кинофильмах и книгах. Эти, сидящие за колючкой под Романьками были еще «свеженькими», голодными, но еще не истощенными настолько, чтобы переть на пулеметы. Они еще кучковались, очевидно, находя сослуживцев и земляков, но глаза их уже поблескивали нетерпением и озлобленностью. Еще пару дней и они выберут солдатский комитет, который потащится к коменданту с петицией и скорее всего будет расстрелян. Тогда либо бунт и смерть от пуль, либо мучительная смерть от голода. Другой альтернативы командование Вермахта им не предложит, сдав на руки СД с системой айнзатцгрупп и зондеркоманд. В результате из попавших в плен, выживет один из пяти… Чтобы ответить перед советским правосудием. Родина спросит не менее сурово, в лице сталинской администрации и через десять лет после войны уже трудно будет встретить бывших узников гитлеровских и сталинских лагерей среди живых. Эти люди, сидящие сейчас на пожухлой осенней траве, не знали о своей судьбе и их лица выражали обыкновенные человеческие чувства. Глаза смотрели с любопытством, враждебно, презрительно, подобострастно. С надеждой. Но черная тень уже упала на эти лица, превратив в безликую массу, обреченную и жалкую. У всех у них были матеря, ждущие писем, жены, невесты, дети, братья и сестры. Россия. Она смотрела на Михаила из-за колючей проволоки, натянув на уши красноармейскую пилотку и подняв ворот шинели, без погон и хлястика.