Михаил Манахов - Арест карбонария. Поэма в одиннадцати частях с прологом, эпилогом и послесловием

Двадцать с лишним лет десница
Александра Русью правит.
Власть его гнетёт. Томится
В нём душа. Хотя восславят
Век его, триумфа полный
После взятия Парижа.
Ну а он в ночах бессонных
Смерти ждёт. Она всё ближе.
Знает он-кругом измена,
Молодые санкюлоты
Возжелали перемены
Власти. Ждут переворота.
А царя, хоть он всё знает,
Не страшит исход смертельный.
Словно он того желает,
Словно сам ждёт перемены.
•••
Офицерство тайно ропщет.
Побывавшие в Париже,
Захотели, как в Европе
Жить в России. Царь им: «Вы же
Уравнять в правах хотите
И дворян и мужиков?!
Полно, право, не шутите,
Где порядок без оков?
Вы быть может позабыли
Пугачёвщины разбой?
Здесь у нас не Пикадилли.
Русский путь особый, свой.
А какой, никто не знает.
И пока что, как вчера,
Этот лес заполыхает
От беспечного костра.
Не будите искрой пламя,
Не бросайте слов пустых.
Не ломать устои зданья,
Укреплять нам нужно их,
Просвещением народа
Благонравие взрастив.
Только так придёт свобода,
Всё иное-это миф.
Нужен вам закон с той целью,
Чтоб царями помыкать.
Чтобы праздность и безделие
Тот закон мог охранять.
Не взойдёт сия химера
На Руси. Помилуй Бог!
Без Царя исчезнет Вера,
Жизни праведной Исток.
Темнота страшнее рабства,
В тёмных душах не живут
Состраданье, сила братства.
Там разбойник или плут.
Нужно свет зажечь в тех душах
Веры пламенем, Христом,
Научить те души слушать,
Слышать сердцем. Лишь потом
И свобода будет благом
Для возвышенных умов…»
Вздрогнул царь. Под русским стягом
Шли полки. Их дружный рёв
Отдавался гулким эхом
В его царственных ушах.
Русский путь. Тут не до смеха.
С кем ты, русская душа?

Помнил царь, как якобинцем
Был и сам в младые годы,
Пребывая в роли принца.
О свободе для народа
Сам мечтал и строил планы
По его освобожденью.
Как отца считал тираном,
Как очнулся в отрезвленье
После ночи той кровавой,
Сделавшей отцеубийцей
Вдруг его, вручив державу
Молодому якобинцу.
Грех свершил он ненароком,
Не хотел, но окруженье,
Ослепив его подвохом,
Подтолкнуло к преступленью.
А свершив своё деяние,
Заговорщики лукаво
Александру передали
Трон преступный и кровавый.
•••
Александр, республиканец,
Президентом мнил себя.
Жил в стране, как иностранец,
Древних притчей не любя.
Тайный смысл богослуженья
Сердцем он не принимал.
Книжный мальчик Просвещенья,
Откровенья не читал.
Но в огне беды разлитой,
В том, двенадцатом году,
Православным неофитом
Стал. И тем отвёл беду.
В нём война тогда сумела
Силу духа испытать:
Взял француз Москву-сгорело,
Пол Москвы. Но не сломать
Русь. Народ объединился
На француза. И зимой,
Враг коварный притаился
Да попятился домой.
Вероломное вторженье
Бонапартовой орды
Пресеклось. И во спасенье
От немыслимой беды
Прочь погнал Наполеона
Александр Благословенный.
Вот ему уже поклоны
Бьёт Европа умиленно.
Стал он первым, кто доныне
Взять сумел врата Парижа,
Где король на гильотине
Принял смерть взамен престижа.
Но триумфа древних улиц
И сверженья Бонапарта
Слишком мало, чтоб уснули
Боль и грусть его утраты.
Им не снять греха той ночи,
Но как хочется. Как очень
К этому душа стремится,
Чтоб отцу живому, Отче!
В ноги пасть и повиниться…

В Париже, выше облаков
Царь Александр вознёсся славой.
Но мучил вид его кровавой
Толпы поверженных врагов.
Наполеон всегда спокойно
Картины смерти созерцал,
Но Александру было больно,
Смотреть, как кто-то умирал.
Пусть это враг, солдат мятежный,
Но он увы, едва живой.
Не враг уже тот, кто повержен
В войне, где кровь лилась рекой.
И даже посреди разгара
Весёлых дней после войны
Виденья смерти и пожаров
Из тёмной плыли глубины.
Балы, красавицы и речи
Не истребили сей кошмар.
И вот себя решил развлечь он
В тумане грёз гадальных чар.
В Париже был салон известной
Хромой гадалки Ленорман.
К ней царь пошёл, но если честно
Считал: гадание-обман.
Она гадала Бонапарту
И предсказала ему крах.
Тот с возмущением: «К чёрту карты!
Я разнесу Россию в прах!»
Изгнав гадалку из страны он
Свой план войны не отменил.
А Русь, подняв его на дыбу
Назад погнала что есть сил.
И он разбит, и он унижен.
На жалкий загнан островок.
А та гадалка вновь в Париже.
Другим уж прочит тяжкий рок.
И Александру захотелось
Развеяться от мрачных дум.
Узнать судьбу уж не терпелось.
С ним Чернышев, надёжный грум.
Царь сам был бог мистификаций.
И шутки ради вздумал он,
Переодевшись, в женском платье
Пойти в сомнительный салон.
Ведь от сестры Екатерины
Его никто не отличал,
Когда на светских вечеринках
В её он платьях зажигал.

И без свиты, с Чернышевым,
Скрыв свой план от остальных,
Вечером в салон пошёл он.
Видно чёрт попутал их.
Разузнает ли гадалка,
Что мужчина перед ней:
«Чернышев! Пари! Не жалко
Ста рублей? Седлай коней!»
Сумрак в комнате. И душно,
Свечи тусклые чадят.
Пляшут тени, словно души
Чьи-то грешные горят.
Стол стоит, сукном покрытый,
На столе колода карт.
Силуэт за ним, размытый.
«Посмеялся бы Лагарп,
Как его питомец юный,
Что Вольтеру был под стать,
Сел в салоне полоумной
На судьбу свою гадать», —
Думал он во тьме кромешной.
«Дайте, сударь руку мне», —
Молвил женский глас неспешный
В жутковатой тишине.
Он даёт, застыв с тревогой,
Руку царственную ей.
«Жить осталось Вам недолго», —
Тот же глас среди теней,
«Если будете на троне,
Сир, и дальше восседать.
А уйдёте добровольно,
Счастье сможете познать.
Ждёт тогда Вас долголетье,
Мир душе, а не костёр,
Страшных дней забвенье этих.
Выбирайте, монсиньор…»
Вышел он, слегка шатаясь,
Ум не в силах разгадать,
Как же дева догадалась,
Что он царь. Смогла узнать
Про душевные терзанья,
Неизбывную печаль…
Вспышкой в гаснущем сознанье,
Небосвод, плывущий вдаль…