Елена Пильгун - Миссия Амальгама

Весы пискнули придавленным ополовником и выдали результат. Минус полтора кило, однако. Даже с поправкой на ухищрения типа задержки дыхания результат можно признать статистически значимым…

Сплюнув в сторону кандидатской и помножив на ноль все индексы цитирования вместе с высоконаучной терминологией, биолог покинул площадку весов. Ну, хоть какой-то прок во всем этом есть для тебя, пай-ботан, спокойно и без борьбы шагнувший из прянично-кружевного мирка интеллигентной семьи прямиком в чистые и гулкие коридоры академической науки.

Давай уже Истину, товарищ Хлебников. Пороху ты не нюхал. Огонь и воду, как Лисов, не проходил. Жизнь рогом изобилия, как у богатеньких спиногрызов, не была, но и не била она тебя, Тоха. Берегла, как консерву в холодильнике. А это значит – не жил ты совсем. И, пока твои сверстники набивали синяки, взлетая под облака на скейтах, и отчаянно целовались по подъездам, ты читал о том, почему кожа от удара становится фиолетово-желтой и о том, какие инфекции могут передаваться половым путем.

По-хорошему, в проекте тебя быть вообще не должно, но ты случайно вперся в кабинет, когда Орлов беседовал там с Настей и Тимкой. И тихий ультиматум Настиного «вы берёте нас втроём, капитан, или я отказываюсь участвовать» ты не забудешь никогда. Но если геологу, который при любой возможности готов был рвануть куда-нибудь, где ещё не ступала его нога, сама судьба подкинула козырного туза, то тебя-то, Тоха, какая пиявка в афедрон тяпнула, что ты толкнул перед Орловым такую пламенную телегу о своем желании участвовать в проекте, какой от тебя не услышал даже ученый совет на защите пресловутого диссера?

Так было в твоей жизни лишь единственный раз. Поезд «Москва-Казань», первая самостоятельная поездка на какой-то фестиваль юных гениев. Ты страшно опаздывал, но с боем взял стометровку платформы и запрыгнул в вагон уже на малом ходу, оттолкнув проводницу, которая не хотела пускать тебя без билета. Был билет, был ведь, как положено, только оказался упрятан мамой от риска «а вдруг потеряешь» в самый дальний угол сумки. Просто вдруг не оказалось времени на жизнь по линеечке, просто ты дал себе право догнать мечту. И на ту жалкую минуту зашкала пульса и гонки с ветром ты смог стать настоящим.

Билет все еще при тебе, Антон, жжет под ребрами, ждет своего рейса. Быть может, уже дождался.

***

Похмелье от медицинского спирта накатывало тошнотворными волнами, укачивало Настю в сизых объятиях. Хорошо, что хоть в туалетах не догадались поставить камеры, иначе на всю страну сейчас светилось бы ее измученное лицо, обрамленное водорослями волос, склонившееся над унитазом. Идея Дамира показалась бы ей негуманной в любой другой ситуации, но несколько часов назад именно эта репетиция проклятого медосмотра стала ее, Настиным, спасением. Боль разделенная теряет градус, как теряет градус и смысл алкоголь, распадаясь в организме и выходя наружу царапающей горло жидкостью.

Настя добрела до своей кровати и рухнула лицом в подушку, провалилась в ватный похмельный сон.

Она сидела у костра на поляне и слушала, как весело потрескивает хворост и пляшет необычное пламя с лиловатым оттенком. Лес вокруг, но пахло в этом лесу незнакомо, странно и чуточку пугающе. И на темном полотне неба над головой растянулись чужие созвездия, нет их ни на карте Северного, ни на карте Южного полушарий.

Куча меховых шкур рядом с Настей зашевелилась, из нее высунулась вполне себе человеческая рука, схватила палку и подпихнула к костру выкатившиеся головни. Вслед за рукой вынырнула и голова, пронзительные черные глаза уставились на историка. И, словно продолжая некогда начатый разговор, из недр меховой кучи зазвучал глухой голос – то ли мужской, то ли женский – не разобрать…

– Ждут боги явные, когда боги небесные придут и разбудят Изгнанницу. Окружат ее заботой и покровительством своим. Бог темный с сердцем хрустальным да бог светлый с сердцем горячим, с ними человек-зерно да сосуд неприкаянный, Изгнанницу ожидающий.

Настя не перебивала шамана, силясь понять, где она оказалась и почему ей все это говорят. А тот повернул лицо к огню, и стало понятно, что это все же мужчина с глубоко посаженными темными глазами, острым птичьим носиком и давно немытым лицом.

– Слушай, дитя. Слушай и запоминай, храни знание, тебе не привыкать. И запомни – к тебе пойдут они за знаками, за помощью, протяни им руки навстречу и открой сердце, как сделали для тебя друзья, – Настя не поняла, как шаман успел оказаться на ногах и как ее щеки оказались в его горячих ладонях. – Не бойся ничего. Они чувствуют в тебе правду и поверят, когда ты озвучишь ее.

– Что вы от меня хотите? Какая правда? Кому и что я должна сказать?

По непредсказуемой логике сна поляна завертелась перед глазами, как клятая центрифуга, и Настя услышала тающий вдали глухой голос: «Вспомнишь. Почуешь их. Вспомнишь…”, – и проснулась от трезвона будильника в своей постели на липкой, насквозь пропитавшейся потом простыне…

***

– Ты будешь хотеть меня, орел ты драный, – шепот Риты ввинчивается в ухо и сопровождается очередной порцией свежих царапин на голой спине.

– Аааргх, – приходится стонать и изображать страсть, но выходит неубедительно.

Как он только мог хотеть эту холодную целлулоидную куклу в самом начале подготовки к полету?

– Давай, шевелись. Если не будешь стараться, режиссер быстро найдет более горячего парня, а ты вылетишь отсюда пробкой, – Рита никак не успокоится, ее самолюбие задето сегодняшней инертностью Дамира.

Играть героя-любовника под прицелами камер, на глазах Орлова и режиссера оказалось невыносимо. Сначала Дамир посмеялся, когда ему предложили эту роль и согласился без колебаний. Думал, будет легко. Думал, опрокинет красотку пару раз и гордо удалится, и все будут довольны. Ан нет – Пурге страсти подавай, Рите – удовлетворение, а себе самому – чистую совесть…

И эта совесть вставала каждый раз алой пеленой перед глазами, когда Дамир входил в покои навстречу пурпурным шелкам, черному пеньюару и неестественной, хищной улыбке Риты. Совесть. Память. Эти два слова отменяли действие любой виагры, заботливо подсыпанной медичкой в бокал красного. И вставало перед глазами милое лицо с глазами лани, пушистыми ресницами, доброй улыбкой. Альфия.

Ты ведь свататься к ней хотел, приехал из столицы с деньгами и пошел к отцу с новостью – мол, хозяйку в дом берем, собирайся, пойдем договариваться о выкупе. Да отец взглянул на тебя печально и сказал, как припечатал:

– Опоздал ты. Сговорили Альфию в прошлом году за богача в Горячий Ключ.

– Как? Дай мне адрес, поеду к ней… – сердце горячее билось в ребра, отказывалось верить. – Поговорю с ее мужем.