Станислав Богданов - Черный снег. Операция «Тайфун». Удар по оси

– И мы им тоже, – сказал кто-то внизу, довольный тем, что вставил словечко. – Особливо тем, кто ни одну бабу за титьки не дернул. Ни разу…

Внизу, там где смутно белел снег и чернели кусты, довольно громко заржали. Хотя тут же, вняв приглушенному мату, что изрыгнул Егор, примолкли. Зря все это, хотя и необходимо. Правда здорово, что ребят повеселил этот черт невидимый. Ежкин кот, он же душу им просветлил. На войне это, порой, сохраняет жизнь.

…Когда последний боец, шаркнув подошвами, перевалил через белый гребень сугроба, Егор шумно вздохнул. Почище того «храпуна» будет, подумал он. Скрипнул зубами…

Тут же в памяти его всплыл страшный день. Сергей и Ирина отбыли на подводе, запряженной пегой с белыми подпалинами кобылой. Тяжелый ком сдавил его изнутри: как будто видел обоих в последний раз. Неделю они прожили безбедно: туды-сюды… Но в тревоге и сомнении, что не оставляли их подспудно, гложа душу и сердце. Одним вечером дозорный Тимурбеков, запыхавшийся от волнения, сообщил: слышу шум с дороги. Егор (благо, что приказал не спать) приказал Малой Красной армии уходить в лес. Спрятавшись за деревьями, что были за прудом с нутриями, они видели как на площадку, перед домом с бытовкой и сараем, выехала германская бронемашина. На стальном корпусе у нее была башенка с тонкой 20-мм пушкой и пулеметом. Открылась угловатая железная дверца. На поросшую травой землицу ступили ноги в черных шнурованных бутсах. Их было трое, немцев-фашистов. В черных, коротких кителях с серебристыми молниями в петлицах. У одного из них на голове был кожаный шлем, похожий на футбольный мяч. У двоих – черные пилотки с розовым кантом и эмблемой черепа и скрещенной кости. Это были, по всей видимости, квартирьеры дивизии SS «Рейх», что воевала в составе 2-ой панцирной группы. Весело переговариваясь, двое зашли в дом. Тот, что был в «футбольном» шлеме, остался на пороге. Вынул из нагрудного кармана черного кителя портсигар. Закурил тонюсенькую желтую сигаретку. Егор, испытывая чувство глубокой досады, посмотрел на ближайших к нему бойцов: Тимурбекова и Корниенко. Замысел пришел сам собой… Единственное, о чем приходилось жалеть: не было Сергея, который «шпрехал» по-немецки, будто сам был из их краев. Остальное было делом техники… Отомкнув от винтовки трехгранный штык, Егор подкрался с германской бронемашине. Пальцы его поглаживали серую шершавую броню с черным на белом крестом. Будто просил о помощи эту «вражину». Учуяв момент, он сделал выпад. Рука со штыком с мягким хрустом вошла в сердце SS-манна. Тот, выпустив из ноздрей клубы синеватого дыма, повернулся в его сторону. Сам напоролся на черное, отточенное жало… Двое других, что, посмеиваясь, вышли во двор, были тот час окружены бойцами Малой Красной армии. Один из них нерешительно поднял руки. На его бледном, испуганном лице блуждала виноватая улыбка. Тот, что был постарше, показал пальцем на серебряный значок в виде мертвой головы, что был на его кителе. К удивлению бойцов, сказал по-русски, почти без акцента: «Не стрелять! Я штандартенфюрер SS Беннеке. Вы можете получить от меня весьма ценные данные о дислокации германских войск. Приведите меня и моего товарища в свой штаб. Повышение и благодарность от своего командования вам обеспечены». По знаку Егора этого фрица (вынув из кобуры маленький пистолет) отвели в сторону. Держа в руке снятый с предохранителя «Вальтер», Степанов допросил его.

«…Вы не офицер Красной армии, – сказал эсэсовец, который нашел во лбу Егора неприметную точку и буравил через нее мозг. – Всего лишь красноармеец. Опустите мое оружие. Не бойтесь… Как вы думаете, почему я так хорошо говорю по-русски? Попробуйте угадать, герр молодой коммунист…»

«Шпионом, наверное, были, – сострил Егор. Оружие он так и не опустил. – Да, я боец Красной армии. Мы отрезаны от главных сил, – тут же его „понесла нелегкая“. – Сдаваться вам не собираемся. Думаете на жалость нас взять? Или на страх? Не выйдет, господин фашист. Не на тех напали. Что было в начале войны – не конец. Это только начало. Соберемся силами. Как жахнем…»

«Вы не знаете, как допрашивать пленных, – снисходительно улыбнулся Беннеке. – Вы не знаете ничего… – в следующий момент его рука перехватила руку Егора. Белые пальцы сделали неуловимое движение. Егор захрипел и пистолет выпал. – Вот видите, герр молодой коммунист! Еще один момент – я бы убил вас всех. Но я этого не сделаю. Ведите меня к вашему начальству. Шарфюрера Шапса, – проведя пальцем по носу, он кивнул в сторону другого эсэсовца, – необходимо будет изолировать. Он может оказаться невольным свидетелем. Если его поместить с другими германскими пленными, может произойти утечка. Вы этого не понимаете. Когда-нибудь поймете…»

Гитлеровец, не глядя на оторопевшего Егора (другие бойцы тоже дали «петуха»), поднял с травы «вальтер». Вложил вороненый пистолет с вензелем из серебряных молний в непослушную руку Егора. Пальцы тут же потеплели. Их точно укололи сотнями оточенных игл. По всему телу советского бойца волнами разлился покой. Может он действительно шпион, этот фашист? Только наоборот… Егора молнией осенила догадка. Он протянул «гитлеровцу» его пистолет. Если не убил сейчас, то не сделает это никогда.

«Хорошо, – молвил командир Малой Красной армии. – Мы возьмем вас с собой. И вашего… Ваше оружие мне ни к чему. Берите его обратно, – Беннеке после недолгих раздумий спрятал пистолет в кобуру. – Кто бы вы ни были, знайте: командир здесь я. Мои приказы не обсуждаются. За неповиновение буду карать…»

«Договорились, – усмехнулся эсэсовец. Он с неподдельным интересом заглянул Егору в глаза. – Вы достойны уважения, молодой коммунист. Острый ум, отменное чутье… Из вас получится неплохой специалист. Но об этом после. Я принимаю все ваши условия. Теперь послушайте меня. Мы пойдем до линии фронта по глубоким тылам германских войск. В этом планшете, – он показал глазами на плоскую кожаную сумку, что висела через плечо, – есть последние оперативные сводки. Бои идут под Вязьмой и Можайском. Я особая персона. Согласно некоторым документам, мне предписаны особые полномочия в прифронтовой полосе. Как это у вас водится… Вы есть мой командир, я же ваш политкомиссар. Так вот, герр большевистский командир: все мои указания по ситуации надлежит выполнять. От них зависит наша жизнь. Любое промедление – вы покойник. Все ваши товарищи… Вы хотите остаться в живых? – внезапно спросил Беннеке. Широко раскрытые глаза излучали странное завораживающее свечение. – Хотите вернуться домой? Обнять мать? Отвечать!»

«Понятное дело, хочу… – Егор не в силах был смотреть в эти „буравчики“ под черной пилоткой, где темными провалами глазниц смотрелся металлический череп с костями. – Договорились, господин фашист. Никакой вы не комиссар, конечно. Но слушаться вас буду».