Слава Соло - Туда, где ты

– А не за этим ли ты сюда пришла? – усмехается он, пьяно глядя то ли от алкоголя, то ли он нашей недавней близости.

– Астор, Вы слишком много себе позволяете, не уверена, что могу..

Но он не слушает, что я ему говорю, вновь хватая меня своими сильными руками. Вот теперь мне по-настоящему страшно. Его физическое превосходство очевидно и отчаянно бьюсь в его объятия, ощущая, что его пальцы и ладони касаются таких мест, которых не касался ещё ни один мужчина. Всё больше впадая в отчаяние я начинаю кричать и кажется, это немного его отрезвляет, потому что мне наконец-то удаётся вырваться.

Не разбирая дороги я бросаюсь к выходу, отворяя дверь и с облегчением обнаруживаю там свою карету. Что есть силы несусь к ней, слыша позади себя смех Астора и его настойчивые повторения моего имени, призывающие вернуться.

– Трогай! – кричу я кучеру и он исполняет приказ немедля.

Закрываю занавески на окне и пытаюсь успокоить дыхание. На теле всё ещё горят руки Астора, и слёзы унижения и обиды приходят только сейчас, ручьями скатываясь по моим щекам.

– Куда направляемся, миледи? – спрашивает кучер, когда мы выезжаем на дорогу.

Домой ехать совсем не хочется, к матери уж тем более, она будет в восторге, узнай, что он пытался меня скомпрометировать, пожалуй, даже ещё посетует, что ему не удалось довести дело до конца.

– В пекарню «Дюсер», – говорю я первое, что приходит на ум.

Кажется, Моник именно так называла то место, куда она отправляется, чтобы справиться с тяготами жизни.

Сейчас уже достаточно поздно и я почти не надеюсь, что в заведении будет гореть свет, когда кучер останавливается на одной из маленьких улочек Парижа. Однако мне везёт, сквозь стёкла с вывеской я вижу сладкие произведения искусства, буханки хлеба и всевозможные пирожные.

Осторожно ступая по дороге, я придерживаю платье, чтобы не измазать его грязью под ногами. Вечера сейчас тёплые и почти безветренные. Я ступаю аккуратно, испытывая какой-то странное волнение, словно я не должна быть здесь сейчас, но одновременно меня непреодолимо тянет войти в эту дверь.

Ещё секунда сомнения, сердце бьётся как сумасшедшее, но я никак не могу понять причину. Ещё не поздно, я ещё могу вернуться домой и дождаться завтрашнего утра, выслушать нотацию маменьки и простить Астору его поведение. В конце концов, ничего из ряда вон не произошло. Все знают, каковы мужчины, у них множество любовниц, если только они могут себе это позволить. Точнее, любовниц столько, сколько мужчина может себе позволить. Добро пожаловать в реальность. Ничего не изменится. Моя жизнь течёт ровно, как спокойная река. В судьбе таких как я ничего не происходит, потому что нечего и желать. Только ещё больше власти, ещё больше расположения королевской семьи. Это мой мир, со своими несовершенствами, но он мой. Другого не будет.

Сейчас я войду в эту дверь, а потом, спустя минут пятнадцать, навсегда покину это место.

Дверь поддаётся легко и я слышу звон колокольчиков, возвещающих о моём приходе. Здесь пахнет корицей и яблоками, а ещё чем-то цитрусовым и пряным. С наслаждением вдыхаю этот аромат, чувствуя как расслабляюсь от одного присутствия в этом месте.

– Простите, мы закрыты! – до меня доносится голос из-за стены и какие-то звуки, словно кто-то передвигает коробки. – Приходите за…

Из-за стены появляется юноша со смешными веснушками по всему лицу, его светлые волосы с медным отблеском собраны сзади и перехвачены черной лентой. Он в белой рубашке и чёрном простом камзоле, перепачканном мукой. При виде меня он замирает, словно увидел призрак, а я расплываюсь в улыбке, в уголках глаз почему-то начинает щипать от его немного нелепого, но такого милого сердцу вида.

– Может у вас найдётся чашечка чая для меня? – всё так же, мягко улыбаясь, прошу я.

Юноша мотает головой, будто избавляясь от наваждения и подходит к одному из пяти столиков, параллельно отряхивая с камзола белую пыль.

– Разумеется, садитесь, пожалуйста! Чай и пирожное, желаете? С чем предпочитаете? Я бы порекомендовал Вам лимонный пирог или маковые пышки, наше фирменное блюдо – круассан с миндальной крошкой и сливочным кремом, но они уже закончились, я всегда распродаю их в первую же половину дня.

Он суетиться вокруг меня, так откровенно нервничая и болтая без умолку, что я никак не могу унять улыбку на своём лице.

– Меня зовут Джозеф. Джозеф Вьен.

– Что ж, месье де Вьен, дайте мне пожалуйста попробовать Ваш лимонный пирог.

– О, нет, – Джозеф качает головой, – приставке к моей фамилии нет, я не из благородного рода, просто Джозеф Вьен.

Он говорит это так просто, словно является единственным человеком во Франции кого не волнует вопрос происхождения. Но почему-то ему я верю. В Джозефе чувствуется столько искренности, сколько я не видела ещё ни в одном человеке. Он взирает на мир с такой открытостью, словно никогда не видел зла.

– А как Ваше имя?

– Моник, Моник де Жарр. – ложь срывается с губ прежде чем я успеваю понять зачем я вообще это делаю.

Наверное потому, что мне хочется находится здесь под тем же именем, под которым я вошла в дом Астора. Сейчас я хочу быть другой, быть лучше, чем я есть на самом деле рядом с мужчиной, которого даже не знаю.

– Что же, Моник, – он расплывается в улыбке, демонстрируя мне свои идеально ровные, крепкие зубы, – лимонный пирог для Вас.

Он вновь пропадает, а я занимаюсь тем, что разглядываю полупустые полки и остатки лакомств, которые не успели раскупить на этот день. Интересно, какой была бы моя жизнь, родись я дочерью пекаря?

Джозеф ставит передо мной небольшую тарелочку с куском пирога и приносит горячий чайник с двумя чашками. Отправляя кусочек себе в рот, я прикрываю глаза, понимая, почему Моник так восхищалась этой пекарней. Это просто невероятно вкусно. Десерт начинает таясь на языке, передавая всю палитру вкуса: от марципаново-сладкого до лимонно-кислого. Этот тендем рождает просто взрыв чувств в моей голове.

– Вам нравится. – удовлетворенно констатирует Джозеф, следя за моей реакцией.

– Боже, кто это готовит?

– Я сам, – гордо отвечает он, – рецепты не все мои, часть досталась от отца, но я совершенствую их, смешивая новые ингредиенты.

– Это просто невероятно!

Я доедаю всё до последней крошки, чем вызываю его улыбку и предложение ещё одной порции, от которой я, однако, отказываюсь. Мы разговариваем о каких-то пустяках, преимущественно говорит Джозеф, у него миллион историй в запасе и он без остановки вызывает у меня улыбку. Иногда я даже не слежу за ходом его мысли, а только наблюдаю за его активной жестикуляцией и горящими глазами. Они у него карие, становящиеся золотистыми ближе к зрачку, от чего кажутся ещё более солнечными и светлыми, чем есть на самом деле.