Слава Соло - Туда, где ты

Автор обложки Кириллова М.

Создатель не допускает ошибок. Каждая душа, сотканная им, уникальна и неповторима. Мы воплощение чистой любви и божественной энергии, объединенные в монады, где каждая душа является индивидуальной единицей целого. Каждый элемент воплощается на Земле и других планетах, чтобы пройти уроки и испытания, нужные нашей группе, а после вернуться Домой и наполнить её своим опытом.

Лишь однажды Творец создал две души, объединённые одним ядром, была ли это ошибка, или часть Великого замысла? Мы не знаем ответ на эти вопросы, но это моя история. Моя и Его.

Я осознаю себя. Но не как единицу, а как часть целого, единого. В такой близости от Источника и не может быть иначе. Я энергия, осязаемая и светящаяся, моё существо соткано из мириад огоньков всевозможных цветов. Из чувств в моём арсенале только любовь, я не знаю ничего иного.

– Вам предстоит разделение. – произносит Архангел тоном, не допускающим возражений. – Ничего сложного, лишь несколько воплощений, скажем, на Земле, и вы сможете существовать отдельно друг от друга.

Здесь, где мы находимся, всё наполнено лишь спокойствием, умиротворением и любовью. Вокруг нас кружатся очень древние, очень мудрые души, а есть и те, кому предстоит воплотиться жизнью лишь впервые, как и нам. Они пребывают в радостном предвкушении, заражая меня своим энтузиазмом. И всё же я волнуюсь. Как мы сможем друг без друга? Как это – стать независимой от Него? Зачем вообще это нужно? Чувствую, что с Ним творятся те же сомнения, иначе и быть не может, ядро у нас одно на двоих. Это нить, незримо тянущаяся от одного к другому, так, что мы просто не можем находится не вместе.

– Не беспокойтесь, – мелодичный голос архангела немного успокаивает наши чувства, – всё будет легко, первые воплощения – всегда подготовка, вам даётся простая, счастливая жизнь, чтобы душа могла привыкнуть к материальному миру. Сложные судьбы выпадают лишь тем, кто достаточно мудр и стоек, чтобы вынести из такой жизни нужный опыт.

Он касается меня, пытаясь приободрить, хотя и сам волнует не меньше, а отвечаю тем же, хотя всё внутри против такого разделения, мне кажется это неправильным, но Он не позволяет мне спорить с архангелом.

– Я найду тебя, – шепчет Он так тихо, чтобы только я могла расслышать, – чего бы это ни стоило.

Отпуская мою руку, сотканную из чистой энергии, он ныряет в сияющий водоворот и тут же шагаю вслед за ним. Любая секунда промедления может стоить нам годов разлуки, здесь время течёт совершенно иначе.

– Клеменс, дорогая, попробуйте эти булочки, они просто восхитительны!

Моник де Жарр, моя компаньонка, аккуратно подцепляет пальчиками пирожное и отправляет его в рот, прикрывая глаза и издавая такие стоны, словно она находится на пике блаженства.

– Боже, за то, чтобы есть такие шедевры каждый день, не стыдно и в ад попасть за чревоугодие.

– Моник! – смеюсь я, легко ударяя её веером. – Аккуратнее с такими словами, сама же знаешь, если Анна услышит тебя, то ещё чего доброго сдаст самому кардиналу.

– Я не боюсь её, – легкомысленно сообщает де Жарр, – она только языком болтает, который у неё ядовитый, к тому же.

Качаю головой, надеясь, что она права. С моей сестрой, Анной Женевьевой де Леви-Вантадур, никогда не было просто. С самого детства она не подпускала меня к себе, хотя я как могла старалась сблизится с ней. Будучи младше меня всего на год, Анна делала вид, что у нас слишком разные интересы. Бесконечно пропадала в церкви и носила постоянно чёрное, глядя с укором на мои яркие платья, полностью соответствующие моде нашего времени.

Я была ревностной католичкой, так же как она, как и наш король, но не видела ничего зазорного в том, чтобы окружать себя красивыми вещами, которые позволял и даже обязывал иметь наш общий статус.

– Теперь я всегда хожу в эту новую пекарню «Дюсер», – продолжает щебетать Моник, – особенно, когда у меня плохое настроение. Как только кусочек их лакомства попадает на язык, мир снова наполняется яркими красками и ты буквально забываешь обо всём на свете.

– Пока ты окончательно не потеряла голову от этих сладостей, помоги мне собраться, пожалуйста. Сегодня бал и мне нужно успеть заехать к матери.

Моник тут же вскакивает, причитая как могла забыть о таком важном событии и тут же утягивает хохочущую меня наверх.

Сегодня особый приём, моё платье из голубой парчи, разрезано по бокам и поднято так, чтобы была видна нижняя юбка из тончайшей ткани с золотыми нитями на швах. Лиф платья с четырёхугольным вырезом зашнурован китовым усом и украшен камнями.

Мои золотистые волосы Моник убирает по последней моде в сложную причёску ла Фонтань, поддерживаемую проволокой с которой ниспадают богатые кружева.

В корсете крайне тяжело дышать и я радуюсь тому, что моя фигура и без того считается более чем стройной. Как удаётся сохранять сознание в этом более пышным девушкам, я даже представлять не хочу.

Покои моей матери, Шарлотты де Леви-Вантадур находятся совсем рядом с королевой Марией Терезией при которой она состояла фрейлиной. Вечно окруженная мужчинами, моя мать блистала при дворе, её считали одной из главных красавиц и какое-то время приписывали любовную связь с самим королём. С моим отцом она рассталась буквально сразу же после рождения Анны, в чём по правде говоря, я не могу её сильно винить.

Луи Шарль де Леви, герцог Вантадур, был известен при дворе своей отталкивающей наружностью и распутным поведением. Помимо того, что он изменял моей матери с самыми непотребными девицами Франции, он был большим охотником до выпивки и не гнушался побоями. Шарлотта бежала от него в Версаль, оставив нас с Анной на попечение нянек. Отец же и вовсе не обращал на нас внимания, лишь изредка приезжая в фамильный замок, где мы росли. Не могу сказать, что сильно скучала по нему, по правде говоря, я была скорее рада, что наши встречи редки, никакой духовной близости с отцом я не находила.

– Моя красавица! – мама бросается на встречу, заключая меня в объятия. Она сегодня в платье из золотой парчи, обильно расшитым лентами и кружевом. – А где твоя сестра?

Я делаю неопределённый жест рукой. Врать мне не нравится, но и правду говорить о том, как Анна громко фыркает и начинает креститься при упоминании балов тоже не хочется.

Шарлотта, однако, быстро о ней забывает, придирчиво оглядывая меня и мой наряд:

– Тебя однозначно пора выдавать замуж, пока распустившийся цветок не пожух и не скукожился.

– Мама!

– Что, «мам»? – возмущается она. – Тебе восемнадцать, Клеменс! В твоём возрасте у меня уже двое дочерей было, а ты продолжаешь выбирать супруга! Попомни мои слова, скоро на твоё место придут молодые родовитые красавицы, а ты одна останешься.