Владислав Безлюдный - Ковчег. Мы – не последние…

– Вот так и подавай бездомным…

– Ага, – нехрен кормить бандюков, – раздался за спиной знакомый голос.

Сеня повернулся – он, родимый, Станислав Борисыч собственной персоной.

– Стас… блин. Ну, почему оно так? – с досадой спросил парень, ожидая очередной едкий ответ.

Друг похлопал его по плечу и улыбнулся, – Потому что люди никогда не меняются. Хоть их на край света отправь, хоть в глубокий космос. Вон, батя твой, между прочим, тоже в Церковь Великой Космической Силы ходит. Вот, у него и спроси, почему всё так хреново.

Напоминание об отце всегда цепляло Сеню за живое. С биологическим родителем конфликты начались лет этак десять назад, когда тот вдруг решил, что есть более интересные занятия, чем инженерное дело и посиделки под водочку. Мужик в свои тогда сорок пять лет, внезапно для всей родни, подался в религию, причём ту самую, с Гагариным, стоящим у трапа «Восток 1» на каждой иконе и статуями пресвятой Терешковой, держащей звезду на ладонях.

Новую религию тут же подмяли под себя «братки». Причём, на каждом участке – свои. Потому часто возникали тёрки между ростовскими, московскими и прочими представителями «духовенства». В «космо-веру» перекрасились даже те, кто лет тридцать назад семинарию заканчивал, а то и приход свой на Земле имел.

От мыслей о насущном и вечном мужиков отвлёк хриплый голос:

– Огоньку не найдётся?

– Волосы на жопе удалять собрался? – молниеносно ответил Стас, сжимая кулаки, но обернувшись, успокоился и расплылся в улыбке:

– Колюня! Да ладно! Ты?

Старый друг, судя по всему, только что собиравшийся гопнуть кореша без зазрений совести, размяк, и его усеянное шрамами лицо подобрело, а рот с десятком щербатых зубов изобразил ответную радость.

Арсений, уже успевший вспотеть от напряжения посмотрел на парочку, готовую расцеловать друг друга, словно генсеки, и понял, что он здесь явно лишний. Стас задницей почуял, что приятель собрался делать ноги, и положил тяжёлую мозолистую ладонь ему на плечо, – Короче, Сеня, берём не две, а три по ноль пять!

Местная рыгаловка представляла собой гибрид внутренних помещений из фильма «Чужие» с сыростью, цепями и прочим, с каким-то псевдо-лофтом советского заброшенного завода непонятных изделий. Столы здесь прочно вмонтировали в пол, понимая, что любое недоразумение превратится в процесс их разбивания друг о друга.

Посуду выдавали исключительно пластиковую, включая бутылки. На входе стояла рамка, выдающая противное «пииииии» на металлические предметы. некоторым посетителям приходилось выкладывать целые арсеналы. В итоге для них завели шкафчики, как в раздевалке. Дескать, пусть лежит, а вы расслабляйтесь без смертоубийств.

Компания сидела в самом центре. Чуть поодаль находилось некое подобие сцены с пилоном, вокруг которого извивалась толстозадая стриптизёрша. Её потасканным видом соблазнился бы только самый спермотоксикозный первокурсник, да и то лишь до момента, когда она нависнет всеми своими красотами над ним, словно лавина над зазевавшимся лыжником в горах…

На фоне завывала третьесортная певичка, пытающаяся копировать старые советские песни. Над её головой мерцала тусклая лампочка – единственная на всю люстру. Бабёнка в процессе издавания стрёмных звуков, виляла бёдрами и прочими частями тела, напоминая то хреново отлаженный механизм, то червяка, извивающегося на асфальте после дождя.

Сеня пытался думать о хорошем и не дышать носом. Местный смрад и дым дешёвых самопальных папирос лишил обонятельной невинности каждый рецептор в его носу. Глаза слезились, и парень их украдкой вытирал, чтобы не выглядеть слабаком. Тем временем, его старший товарищ накатил 50 граммов, и решил перетереть со старым знакомым.

– Колян, что с тобой стряслось? От тебя пахнет, как от банки рижских шпрот семьдесят пятого года, да и выглядишь не лучше.

Стас был традиционно прямолинеен, потому что количество аргументов побывавших на его мужественном лице, выработали иммунитет к любым методам физического воздействия. Сеня помалкивал, потягивая поочерёдно водочку и синтетический яблочный сок с витаминами. Он давно перестал понимать, что происходит, осознавая одновременно тщетность любых попыток это изменить.

Беззубый быдло-гопник вытер скупую и явно притворную слезу засаленным рукавом, и поведал свою историю:

– Я с ростовскими тусил. Они платили сперва нормально. Туда-сюда, принеси-подай. Потом они прознали, что я корешил с омичами. Вломили мне хорошенько. Зубы выбили, ребро сломали. Сказали, что если увидят ещё на районе, будут мне гайки. Меня кнетлонги подобрали. Честное слово, Стас, лучше бы добили… Как от них дохлятиной прёт, писец…

– Вот, чья бы корова мычала, гладиолус ты хренов. Мылся когда в последний раз? Эх… Короче, идёшь сейчас со мной. В душевой отсек дуешь. Носки – штаны и какую-нибудь менее вонючую шмотку я тебе точно найду… А то, что на тебе – сжечь, как после чумы. Это жесть полная. Как можно было скатиться в такое днище? Ты же нормальным мужиком был!

Николай, понимая, что жалеть его и не планируют, признался:

– Да я ссал выходить из подполья несколько месяцев. Отлавливал лохов, сбивал мелочь, курево, бухло. Потом тебя встретил. Есть таки справедливость на свете!

– Угу. И она была в тот момент, когда тебе ростовские дали люлей. Всё остальное – твои личные страдания хернёй. Если ты и жертва, то исключительно плохой контрацепции родителей.

– Стас. Ну чё ты? Я тебе бабок должен? Бабу твою увёл?

– Денег ты мне реально должен. Но лингам с тобой. А бабы у меня не было так давно, что я уже и забыл, для чего она нужна. Кстати, – обратился он к Арсению, – Вот тебе живой пример, что я ещё нормально живу и нихрена не маргинален.

– Не лучший пример для сравнения, – парировал Сеня, ожидая реакции Коляна. Тот шмыгнул носом, покосился на интеллигента, но промолчал, понимая, что не в тех нынче условиях.

На фоне пьяный мужик в шестой раз заказывал «Оренбуржский пуховый платок», а его товарищи играли в желания. Одному из них выпало намекнуть бармену на нетрадиционную ориентацию. Половина посетителей приготовилась смотреть, как бедолага вылетает с пинка из заведения. Вот, когда секунды реально казались часами.

Кульминация затягивалась – бармен куда-то свалил за очередной порцией бормотухи. Смертник терпеливо его ждал, обдумывая формулировку и попутно представляя собственные похороны.

Когда волосатый кавказец в потной майке – борцовке показался из проёма, что едва вмещал его могучий торс, бедолага смирился со своей печальной участью.

– Гоги!

– Чего тебе? – спросил бармен, наливая в гранёные стаканы непрозрачное вонючее пойло.