Григорий Карянов - REHAB

…Вероятно, это прозвучало чересчур зловеще, и я вовсе не хотела Вас пугать, читатель, так что прошу простить мой творческий порыв. Говоря о том, что это «роман не для всех», я имела в виду, что наиболее интересен он будет людям ищущим и думающим, бесстрашным личностям, которых не пугают горизонты собственного сознания, а также причуды памяти и темные уголки человеческой психологии. Да, это во многом – если Вам важны дефиниции – психологический роман, роман-игра, который задает вопросы не только вымышленным действующим лицам, но и читателям. Это история о том, как человек теряет и снова находит себя, забывает и вновь учится осознавать реальность раз за разом, бегая и спотыкаясь на пути к цели, но затем вставая и продолжая бегство. Правда, бегство куда и зачем (или же от кого, чего ?..)? Это и многое другое Вам предстоит узнать (и пережить!) на страницах романа. С каждой новой главой в Вашем арсенале будет все больше кусочков головоломки, которую Вы будете пытаться собрать, но в ходе работы придется неоднократно перекладывать одни и те же кусочки с места на место, как если бы Вы собирали паззл детективного романа. В этом «Больнице» не откажешь точно – книга непременно натолкнет Вас на размышления. Вопросы будет задавать себе не только главный герой, но и Вы – вместе с ним. Так или иначе, читая роман о лечебнице советского времени и приключениях героев за стенами этого института, Вы задумаетесь о современном мире, о том, как устроена человеческая память, о том, как безответственно порой мы относимся к времени (а потом жалуемся, что «у нас его совсем нет ни на что»). Мы живем по расписанию каждый день, занимаясь рутинной работой, так, что жизнь становится похожа на «День сурка». Мы находим утешение и комфорт в воспоминаниях и пытаемся закрыться от падающих на нас обломков реальности посредством удовлетворения наших страхов, боясь сделать шаг на пути к решению проблем. Мы предпочитаем сдаваться, встречаясь с трудностями лицом к лицу. Некоторые даже настолько закрываются в себе, что не могут отличить свою же собственную выдумку от реального положения вещей – просто потому что так спокойнее. Больница, нарисованная Григорием на страницах романа, со всеми ее обитателями – это всего лишь зеркальное отражение нас самих и мира, в котором мы живем. Сейчас, в XXI веке. Это не только миниатюрная модель Советского Союза – метафора скрывает в себе гораздо больше, чем можно предполагать. И может быть, это также проекция нашего будущего, если мы не задумаемся и не попытаемся изменить себя – а потом уже и мир – к лучшему.

Вероятно, этого вступления вполне достаточно, и нужно здесь поставить точку. Написать хорошую концовку произведения, ровно как и любой статьи или предисловия, – тоже всегда задача не из легких. Без церемоний и излишеств, в заключение я лишь скажу, что данный роман оставил исключительно положительные впечатления и яркие воспоминания (несмотря на мрачность самой больницы) – давненько я не читала такую литературу, интригующую и вдохновляющую на рассуждения. И даже если Вы далеки от темы больниц со всеми ее медикаментами, иголками и халатами, не беда: этот роман все равно затянет Вас в круговорот событий, полный загадок и удивительных ответов на них, так что скучно точно не будет. Время пролетит незаметно – может, день, а может, неделя… Но в памяти у Вас он точно останется, а потом Вы снова вернетесь к нему, чтобы раскрыть и другие тайны, которые не давали спокойно спать по ночам уже после того, как Вы прочитаете его последнюю страницу.

DW

Апрель 2018

В этой больнице никогда не было тихо: даже с приходом ночи раздавались чьи-то крики, завывания или бормотание. Страшнее всего был звук бегающих ног по коридору, вслед за которыми обязательно происходила поимка беглеца и его проведение в палату. Все это сопровождалось характерными криками работников медучреждения и визгом пациента. Звук бегающих ног по коридору говорил, что и в мою палату обязательно наведаются для проверки, будут светить в лицо, слишком близко поднося свечу к глазам, отчего я буду лишь щуриться и отворачивать голову.

– Двадцатая, все на месте? – крикнет дежурный из коридора, и медбрат, убрав от моего лица свечу, ответит, что все, а затем покинет расположение палаты и запрет дверь.

Когда перебудят таким образом всех пациентов, о спокойном сне можно будет уже точно не мечтать. Крики больных становились все громче, по нарастающей, и продолжались всю ночь до самого утра, пока не наступал черед таблеток и уколов. На время могло показаться, что стало тихо, но это было далеко не так: просто ко всему привыкаешь, даже к крикам больных в психиатрической лечебнице, в которой я нахожусь давно и, видимо, находиться мне здесь еще долго, если не всю жизнь.

Мое появление здесь было неслучайным, но я совершенно здоров и нахожусь в здравом уме и твердой памяти, в отличие от несчастных, для которых эти стены стали смыслом жизни. В моей палате помимо меня было еще трое. Нет, лучше будет сказать, что помимо меня в моей палате находилось еще три койки, на которых лежали пациенты больницы. Я не мог их назвать жителями этой палаты просто потому, что они часто менялись, и я не успевал к ним привыкнуть. Сейчас на соседних койках лежали самые, казалось бы, спокойные пациенты, которые жили в палате с момента моего появления здесь. Они редко кричали, они вообще мало произносили звуков, они не разговаривали, не мычали и не пытались устроить побег. Среди них не было инвалидов или бездомных, они были по-своему особенными и странными. В углу, около двери с окошком, через которую выдавали завтрак, лежал мужчина, как и все мы, в серой пижаме. На вид ему было лет сорок, худой, волосы черные, волнистые, хотя седина уже давно затронула его виски и пробиралась все дальше к макушке. Он сидел на кровати, поджав под себя ноги, и покачивался вперед-назад. Иногда он шевелил пересохшими губами, но из его уст не исходило ни слова. На следующей кровати, та, что ближе ко мне, лежал мужчина; он был несколько моложе первого, худой, с черными кругам под глазами, с короткой стрижкой. Он редко вставал с постели, но иногда все же прогуливался по коридору, опустив руки, которые, казалось, ему и не принадлежали вовсе, и ему приходилось повсюду таскать их с собой. Сейчас третья койка пустовала: пациента, который ее занимал, недавно перевели в другое отделение. Он был человек пожилой, порой улыбался, но смотрел на все с какой-то одной ему ведомой печалью. Он так же не проронил ни слова за все то время, пока находился здесь. В последнее время ему становилось все хуже: после процедур его приносили медбратья – или иначе «штатские», как здесь называли персонал больницы – клали его на кровать, и он мог часами лежать, совсем не двигаясь, затем засыпал.