Любовь Сушко - Воин грозного князя. Сказ об Илье Муромце и Соловье-разбойнике

– А я тебе про себя, – бросил ему в ответ тот, – да и что ты мне все Илья, да Илья. Как лежал он, так и лежит и ни черта ему не сделается, ни богу свечка. Ни черту кочерга твой Илья, а чем с уродами всякими возиться, так лучше бы о приятелях своих подумал, – намекнул он Домовому на собственное одиночество.

– Это ты-то нормальный, – усмехнулся Домовой, – от злобы твоей, скоро баня сгорит и огня другого не понадобится.

– А чем это я так плох стал – хожу, по крайней мере, делами занят, без меня бы вы все были грязные как свиньи, и не с кем поругаться даже, и не рыдаю горькими слезами, чтобы внимание к себе привлечь, – рассуждал он о себе любимом более добродушно.

– Довопился уже, что в одиночестве остался, и я к тебе больше приходить не буду, – пригрозил Домовой, чтобы хоть как-то на него повлиять.

И Баннику вовсе не хотелось, чтобы последний его собеседник исчез, просто разозлился он шибко, и никак не мог успокоиться, и то, правда, что это они все на него так навалились?

№№№№№№

– Мне хочется, – говорила в это время Лада Леле, чтобы не местью душа его пылала, и не сокрушил он ничтожного князя, а стал бы любимцем народа и заступником за слабых и обиженных.

– Ты глупа, как всегда, хотя меня в том обвиняешь, – не выдержала Леля, – он – княжий отпрыск, пусть не совсем законный, но все же, так при чем тут народ, да разве за всех заступиться можно. Я уверенна, лучше хорошо сделать одно дело, чем за весь мир стоять и ничего не сотворить.

– Но жизнь их не так коротка, как нам кажется, много что еще успеть можно.

– Да, если учесть, чо первую половину он в кровати своей проведет, – не удержалась от сарказма Леля.

– Человек много успеет, если захочет этого, – твердила о своем Лада, – а если он только о мести князьку нашему будет думать, тогда и делать нечего.

– Они не позволят тебе его от предназначения отвлекать, – предупредила ее Леля, да и интересует всех только то, что вокруг князя твориться.

В этом ее юная собеседница была права. Но и она не собиралась отступать оттого, что герой героев не только с князем соперничать должен. И она не оставит его, когда он поднимется и пойдет в Киев.

Так и решалась в те дни судьба героя.

Пока боги и духи спорили и решали, что дальше должно происходить, и внимательно следили за питомцем своим, Илья рос и мужал. Хотя ноги его все еще бездействовали, но росту он становился высокого, широк в плечах. И невероятно красивым юношей казался. Светловолос и синеглаз был покоритель женских сердец, и борец со всеми чудовищами в мире.

И если бы не это не проходящая грусть – не улыбались его глаза, даже когда сам он улыбался. Но он был очень молод и не мог грустить долго.

В те времена юный князь Владимир, только что завоевавший Киев, убравший всех со своего пути, понятия не имел ни о городе Муроме, ни о себе Карачарове, ни о том. что мальчик, живущий в обычном доме, станет героем -богатырем, и личным его врагом сделается.

Он издал указ, по которому должны были к нему съехаться те, кто будет составлять его дружину могучую и служить ему верой и правдой.

Только самых сильных и отважных оставлял в своей дружине князь, остальных направлял на разные иные работы, в которых не требовалось такой сноровки и мужества.

С ними он собирался славные дела свои совершать.

– Мы научим тех, кого научить можно, – говорили его посланники, и придирчиво отбирали тех, кого не стыдно было княжескому двору представить. Так слухи о княжеской дружине дошли и до Карачарова, и несколько парней рванулись туда. Да одного из всех только забрали с собой слуги княжеские, остальным пришлось назад воротиться – не станут они воинами никогда.

Тогда в доме Ивана пахари и стали говорить о посланниках князя Владимира. И вспомнил о славном прошлом своем бывший воин, и грусть- кручина душой его в тот миг овладела. Хотя немало лет прошло, пора было отвыкнуть от меча и от пиров веселых, от ярости и милости княжеской, но не забывается такое. И стал он вспоминать и рассказывать о том, как это было тогда. И из рассказов его получалось, что был князь Ярополк самым лучшим. Память стерла давно все дурное и скверное, что пережил он когда-то, а князь Владимир таким злодеем лютым предстал, что и слушать жутковато было.

Ничего не было прекраснее сражений. И таким чужим он показался мужикам, которые ничего кроме труда тяжкого своей жизни не знали никогда. Зато Илья, все это слышавший, такой любовью к отцу проникся, что и сам он в тот же день ушел бы в дружину, если бы мог идти.

Но с того дня только одна мечта в душе его оставалась. Птицей ли быстрой, рыбой ли шустрой, волком ли серым, но хотел он пробраться в Киев, и участвовать и в пиру княжеском, и в сражении бранном. Он точно знал, что будет везде первым, по-другому и не мыслил себя в те минуты.

Хотя в те минуты такие мечтания казались ему настоящей насмешкой. Если нормальных парней назад отправили, то его только на руках носить можно – никому он там не нужен и никогда не понадобится. Его и двор княжеский подметать не возьмут, не то, чтобы сражаться с врагами земли русской, да с князем пировать.

Такого отчаяния никогда прежде не было в душе ребенка. Не хотел и не мог он больше оставаться в крестьянском доме и из окна смотреть на то, что в этом мире творится, и слушать чужие рассказы не хотел, зная, что самому ему ничего сделать не суждено.

Он понимал, что оставался обузой для тех, кто души в нем не чаял.

Илья с того дня перестал совсем улыбаться, и не мог никто разогнать печали его, все сильнее душу оплетавшие.

Правда, он знал, что никогда не выйдет в поле и не будет однообразно и изнурительно пахать и сеять, но и это было слабым утешением для добра молодца. Не согнется он до земли, от труда такого. Сам не станет прахом на этой земле, не успев в небеса на звезды взглянуть.

– Он не сможет мне быть помощником на поле, – думал с обидой Иван, – ладно, пока сил хватает, а когда стану я стар да немощен, что делать тогда? Тогда всем придется помереть от голода.

И снова с мольбой он обратился к небесам и богам своим, и к единственному своему князю Ярополку, другого не знал, и знать не хотел воин.

– Я вырастил его, – говорил он, – разве не должен и ты о нем хоть немного позаботиться, пусть встанет парень на ноги, помоги сыну своему, о княже.

Молчанием ответили ему небеса. Но он знал, что рано или поздно получит от них ответ.

Но дни тянулись за днями, и бывали они длинными, особенно зимой. И вера таяла, как первый снег, казалось, что не стоит ждать каких-то перемен. Словно медведь в берлоге своей, оставался на всю зиму дома Илья, и только сквозь малое оконце, да изредка открываемую на улицу дверь, смотрел он на этот мир, белый и однообразный. И все там было одинаково серо и скучно.