Андрей Посняков - Перстень Тамерлана

Когда слуга уходил, Раничев заваливался на ложе и думал. Размышлял о том, правильно ли поступил, не воспользовавшись предложением Тайгая и не убежав тогда, во время похищения Евдокси? По здравом размышлении решил, что – правильно. Ведь ему нужна была встреча с Тимуром, хотя бы в качестве предсказателя, Энвер-бек ведь вполне может это устроить, да и устроит, наверное, уж всяко не выдержит, похвастается. А убежав, в качестве кого он может оказаться перед очами эмира? Только лишь в качестве пойманного разбойника, которого, вполне вероятно, сразу и казнят. Нет, следовало набраться терпения и ждать. Плюс ко всему говорили, что в родные места вернулся и Абу Ахмет – человек со шрамом, к которому у Раничева накопилось ну очень много вопросов. Свидеться бы… Ну, Бог даст… Пока же, чтобы не терять зря время, Иван совершенствовал язык и учился обычаям. Всяких мелочных бытовых регламентаций в исламе хватало! Вот взять хотя бы еду. Казалось бы, куда проще? Ан нет! Одни кушанья надо было всегда есть сначала, другие – потом, нельзя есть на ходу, резать лепешку ножом – только ломать, дуть на горячую, держать кусок или чашу левой рукой – она считалась нечистой. Перед едой, несомненно, молиться, как и после оной. Не употреблять в пищу свинины и прочее… Раничев уж махнул рукой – все равно все не запомнишь, да и не собирался он переходить в мусульманство, не было что-то особой охоты.

Поначалу тревожился – как там Евдокся? Потом уж, после визита Тайгая, несколько успокоился. По словам ордынца, с девушкой все было в порядке. Жила себе, не привлекая никакого внимания, в дальней майхоне, как могла помогала хозяевам – те были довольны. Иван – тоже. Снова похвалил себя за предусмотрительность, за то, что отказался тогда убежать. Евдоксю-то никто и не искал, потому как вовсе не нужно то было заинтересованным лицам. Старуха Зульман наверняка обрадовалась – украли и украли, меньше потом хлопот с тем, что девица оказалась недевственной. Толстому домоправителю Нусрату вообще до девиц никакого дела не было, он и не совался-то никогда в дела гарема. А если б Раничев убежал, наверняка пошли бы разбирательства, догадки разные нехорошие – старуха Зульман умна, мегера, факты сопоставлять умеет. По ночному нападению тоже, поди, сопоставила… Только невыгодно ей было глубоко копаться – так-то она героиня, драгоценности от татей спасла да хозяйских жен – а ну как пленник бы исчез? Кто не углядел? А тот, кто за главного в доме оставлен, – домоправитель Нусрат и она, Зульман. Вот как было бы! А так…

Прошел зимний месяц рамазан, месяц поста, когда правоверным разрешается есть только ночью, наступил шаваль – месяц весны, потеплело в воздухе – Ивана уже выпускали на двор – решились-таки наконец, – поручая работы, требующие физической силы. Замена поддерживавших галереи столбов – знакомая работенка! – разгрузка мешков, что привозил на арбе с рынка самолично домоправитель Нусрат, и прочее. Дни постепенно становились длиннее, все чаще дул теплый ветер, очищая от белых облаков ярко-синий свод неба. Жители Самарканда ожидали скорого возвращения повелителя.

Ждали хозяина и здесь, в доме. И больше всех – Раничев. Волновался даже – как-то оно там все сложится?

Энвер-бек возвратился неожиданно, хотя и ждали его давно. Приехал уже ближе к ночи, с верными нукерами-воинами, а на следующий день, после полудня, вернувшись из дворца, велел позвать в свои покои пленника.

Явившись вслед за толстым Нусратом, Иван низко поклонился беку. Тот кивком головы отпустил домоправителя, подкрутил левый ус:

– Ты помнишь свое предсказание, гяур?

Раничев кивнул. Понял уже, о каком предсказании напоминает турок. Конечно же, о поражении султана Баязида!

– И, когда будет надо, осмелишься повторить это перед очами светлейшего эмира Тимура?

– Конечно, – твердо отозвался Иван.

– Якши.

Энвер-бек удовлетворенно кивнул и затянулся кальяном. Тут только Раничев и заметил оправленный в золото стеклянный кувшин с благовониями и какой-то синеватой жидкостью. Густые клубы дыма, вырываясь из него, попадали в узкую трубку, которую турок то и дело прикладывал ко рту, выпуская дым из ноздрей. Разглядев наконец это, Иван вдруг почувствовал самую настоящую зависть к беку. Сидит тут, курит… Как же он раньше не догадался про кальян, историк хренов! Но ведь, кажется, кальян появился много позже, уже после открытия Америки Колумбом… Однако вот он! Дымится!

О, как много отдал бы сейчас Раничев за одну лишь затяжку. А ведь, казалось бы, совсем забыл про курево…

– Что молчишь, раб? – вывел его из транса повелительный голос бека. Оказывается, тот уже что-то спросил.

– Не понял вопроса, – тихо ответил Иван.

– Слуги говорят, ты умеешь играть на многих инструментах, – прищурившись, повторил бек, недовольно раздувая ноздри. – Это так?

– Так, – не особо раздумывая, кивнул Раничев. – Только надо еще немного освоиться.

– Я велю принести тебе чанг. – Турок снова затянулся дымом. – Осваивайся, когда не будет неотложных работ. А теперь ступай…

Иван, поклонившись, вышел.

Вечером – после того как он, умаявшись на очередной разгрузке, уже засыпал – Халид принес чанг: струнный музыкальный инструмент, похожий на лютню. Раничев попробовал пальцами струны… звучало неплохо, почти как соло-гитара или индийский ситар.

Фарраш не уходил и молча смотрел на него.

– Я говорил о тебе беку, – спохватился Раничев. – Но толстый Нусрат еще слишком силен. Жди, придет еще твое время.

Так же молча кивнув, слуга удалился.

Вечером Ивана вызвал к себе хозяин. Вместе с чангом.

– Играй!

Поклонившись, Раничев уселся на ковре, подложив под себя ноги. Бек был не один – трое гостей в богатых, шитых золотом одеждах непринужденно расположились вокруг уставленного кувшинами и блюдами с яствами синего коврика. Старик с угрюмым худым лицом и двое – помоложе, но тоже не очень-то молодые, так, лет по сорока, вряд ли больше.

Беседа шла на фарси; это язык Раничев знал куда хуже тюркского – понимал лишь с пятого на десятое, но тем не менее примерно догадывался, о чем шла речь. Говорили о женщинах, о каких-то «изысканно красивых пери», ели, шутили, смеялись, уже перестав обращать внимание на музыканта, тихонько пощипывавшего струны сладкозвучного чанга. Наигрывая что-то напоминающее «Лестницу в небо», Иван украдкой разглядывал гостей. Старик, похоже, был там самым знатным – бек аж изгибался в усердии, подавая ему лучшие куски. Двое других тоже усердно внимали каждому слову «достопочтимого мирзо Омар-бека», как называл старца хозяин. Речь постепенно зашла об эмире, Раничев хорошо расслышал слово – «Тамир», «Тамер», «Тамаер-ланг». Что именно говорили гости – Иван так и не расслышал, не все пока понимал, да и музыка…