Игорь Пресняков - Банда Гимназиста

– Очень… очень рад, – обнимая друга и озираясь по сторонам, отозвался Рябинин. – Не кричи так… неудобно.

– Брось. А я, знаешь ли, качу себе на лихаче, смотрю: Нелюбин. Думал, почудилось, а пригляделся точно! – звонко рассмеялся Георгий и хлопнул Андрея по плечу.

– Идем ко мне, я живу неподалеку, – заторопился Рябинин.

– Как? – оторопел Георгий. – Я решил, ты проездом, город осматриваешь.

– Да нет, вот уже месяц, как я работаю на «Ленинце»… Идем же! – Андрей потянул друга за руку.

– Ну и дела! – Георгий почесал затылок. – На «Ленинце»!.. Подожди-ка, я шепну пару слов извозчику.

– Выходит, здесь ты пристроился, – прохаживаясь по комнате Рябинина, приговаривал Георгий.

– Разместили, по-моему, неплохо, – пожал плечами Андрей.

Усевшись к столу, он с улыбкой разглядывал друга. Те же карие глаза, вздернутый нос, широкие плечи и присущая только Жорке легкая походочка. Он почти не изменился, разве что появились глубокие морщины у рта, и речь стала какой-то отрывистой, резкой.

– Так кем ты там, на «Ленинце»? – усаживаясь, спросил Георгий.

– Начальником столярного цеха.

– Да-а? А служба?

– Демобилизовали в апреле. А ты?

– Ну, я… – Георгий развел руками и поглядел в потолок. – У меня здесь свое дело, «Бакалея Старицкого», пекарня, лавка, домишко.

– Ловка-ач! – в восхищении покрутил головой Андрей. – Пиджак крем-габардиновый, жилет цвета «призрачная зыбь». А где же золотая цепь на животе?

– Ехидничаешь? Оно и понятно: куда мне, нэпману, до вас, заводских!

– А я еще и комсомолец, Жора! – расхохотался Андрей.

– Тем паче, – подхватил Георгий. – Вот и встретились два друга, Миша с Жорой, офицеры ударного батальона!

– Так я и не Михаил давно, – вздохнул Андрей. – Меня зовут Рябининым, Андреем Николаевичем.

Глаза Георгия стали внимательными и жесткими.

– Понял. Ты в «конспиралке» или перекрестился?

– Имя сменил. С моим-то прошлым… Еще расскажу. А ты, значит, под своей фамилией живешь?

– А чего мне бояться? Перед властью я чист, – махнул рукой Георгий. – Я, брат, бывший партизан, инвалид гражданской. У меня даже документ имеется.

Андрей открыл рот:

– П-партизан?! А Корнилов, Добрармия? Ты же туда поехал!

– Верно, был я у Корнилова, – понизил голос Георгий. – А потом занесло к коммунарам, где я и отличился. Иначе тоже был бы каким-нибудь «Рябининым».

– М-да-а, – протянул Андрей, – неисповедимы пути твои…

– Не поминай, – нахмурился Георгий. – Не в ладах я с небесами, даже креста не ношу.

– У большевиков научился?

– И у них тоже.

– Ну, не будем об этом, – Андрей потрепал Георгия по плечу. – Скажи лучше, как ты оказался в городе?

– Очень просто. Если помнишь, у меня здесь жила когда-то тетушка, сестра матери. В детстве я к ней пару раз ездил на каникулы. Помотался я по стране и решил тут осесть. А вот тебя как занесло в наши места?

– Да так же! Когда демобилизовали, задумался, куда податься. Хотелось в центр России, поближе к Питеру. Вспомнил о городе, где у тебя жили родственники, вот и поехал.

В дверь негромко постучали. Андрей насторожился.

– Это извозчик, – успокоил друга Георгий. —

Я посылал его за выпивкой.

Старицкий вышел и через минуту вернулся с корзинкой, из которой торчали сургучовые головки бутылок.

– Сегодня угощаю я, – выкладывая на стол колбасу, хлеб и паштет, предупредил Георгий. – У тебя, я вижу, тут хоть шаром покати.

– Хуже, – отозвался Андрей. – Даже корки хлеба нет. Я только вернулся из командировки, шел с вокзала.

– А-а! И где успел побывать?

– В Питере!

– Да ну? – Георгий оставил в покое румяный каравай. – Наших видел?

– Маму. А вот к Ирине Ивановне зайти не успел. Кстати, Жорка, мать мне сказала, будто ты работник наркомата торговли.

– Верно, соврал, – без тени смущения согласился Георгий. – Зачем говорить мачехе и Елене Михайловне, что я теперь пекарь и торговец? Старушки и без того настрадались, к чему им знать подробности? Давай ножи и приборы… как тебя там?.. Товарищ Рябинин!

Старые друзья долго беседовали, вспоминая беззаботное детство, юнкерские похождения и германский фронт. Выпив за погибших армейских товарищей, помолчали.

– Иногда мне кажется, будто каждый из нас прожил несколько совершенно разных жизней, – наконец задумчиво проговорил Георгий. – Я нынешний настолько далек от того Жоры Старицкого!

– Не знаю, – пожал плечами Андрей. – Последние лет семь я чувствую себя зрителем, приглашенным в какой-то дьявольский театр, где все творится взаправду, но публика об этом не подозревает. Вокруг крутятся страшные декорации, происходящее на сцене сводит с ума. И вдруг осознаешь, что все это реальность… Начинаешь истерически искать режиссера, автора дикой пьесы или, на худой конец, администратора театра. Хочется бросить им в лицо яростные обличительные слова, заставить перекроить спектакль как положено… Но представление не управляется разумными существами, а идет механически, подобно заведенной пружиной игрушке.

Андрей с минуту помолчал, затем со вздохом добавил:

– Я, Жора, наверное, так и не переменился. Просто надел маску. Ту, в которой я могу сидеть в адском театре, не рискуя окончательно свихнуться.

– Неужели ты хочешь сказать, что, став Рябининым и начав новую жизнь, остался прежним? – с сомнением покачал головой Георгий.

– Михаил Нелюбин не переменился. Он умер. Осталась его душа без имени и прошлого. И эта душа скрылась под маской.

– Ну, о себе я такого не скажу, – скорбно рассмеялся Георгий. – От меня прежнего остались одни воспоминания. И ты. Я стал так поразительно пуст, не поверишь! В самой темной комнате больше света, чем в моей душе.

– Э-э, Жорка, плохи твои дела! – протянул Андрей и наполнил рюмки.

– Верно, стоит нам добавить, а не то слишком уж тягомотный разговор получается, – встряхнулся Георгий.

Они выпили без пожеланий, сумрачно и деловито. Старицкий крякнул и, усмехнувшись, спросил:

– А все же расскажи, как ты стал этим Рябининым? История наверняка была авантюрная.

– Хуже, почти мистическая. По своей воле я никогда бы не стал «товарищем Рябининым». Это знак судьбы…

С лета восемнадцатого года был я рядовым офицерской роты Первой добровольческой дружины «Народной армии» КомУча. Затем служил Верховному правителю [6]. К лету девятнадцатого в чине капитана командовал одним из полков каппелевского корпуса. Так что симпатий к большевикам не питал.

Когда в феврале двадцатого красные разбили наши части под Иркутском, остатки армии стали разрозненными группами пробиваться к Чите, на соединение с атаманом Семеновым. Жалкие крохи моего полка объединились с отрядом в тысячу сабель под командованием полковника Капитонова. Измученные постоянными стычками с партизанами и почти павшие духом, мы больше месяца скитались по тайге.